Аудиоподготовка

На узкой, но, тем не менее, до чертиков элегантной Авеню Монтэйн (которую частенько называют бутиковым позвоночником Парижа) шумно как никогда. Внушительных размеров толпа обступила вход в гостиницу Hotel Plaza Athenee, создав плотное кольцо оцепления, которое не дает такси подъехать к зданию. Большинство из этих людей пришли поглазеть на действо абсолютно случайно, заметив собирающийся у отеля народ, – они не знают, что должно сейчас произойти, но стоят, так, на всякий случай.

Вот длинная черная машина подруливает ко входу, и вспышки камер папарацци освещают улицу ярким светом. Но из лимузина выбирается всего-навсего какой-то лысый бизнесмен. Подростки, кажется, вздыхают от разочарования.

Выше по улице, на террасе одного из лучших местных кафе, Крис Корнелл с ухмылкой наблюдает за спектаклем, в котором и сам не раз участвовал за те двадцать лет, которые он был частичкой Soundgarden, а затем и Audioslave. За эти годы в жизни Корнелла случилось многое: падения и взлеты, полные концертные залы, миллионные тиражи пластинок и сумасшедшие, но при этом гениальные клипы. Сейчас третий альбом Audioslave, Revelations, уже лежит на полках магазинов, а ключевые треки из него крутятся по радио. Но Крис даже не думает останавливаться на достигнутом – с недавних пор он активно отшлифовывает свой сольник, заручившись для этого поддержкой продюсера U2 Стива Лилливайта.

"На самом деле, вся эта толпа ждет не меня, – говорит 42-летний Крис Корнелл, глядя на сборище фанатов, – просто Джонни Депп остановился в этом отеле". Сорокадвухлетний Крис говорит, что так даже лучше. Он любит свою жену, Вики, он любит свою работу, и у него есть сынишка и 5-летняя дочурка. Он настолько увлечен своей семьей, что даже не обращает внимания, что я пью "Бордо", а он просто давится диетической содовой. Он теперь парижанин с неотразимой квартирой, быстрым байком и яхтой размером с небольшой "Титаник". А чтобы описать райончик, в котором Корнелл нынче живет и где теперь прописались папарацци, потребуются несколько экспрессивных слов, которые в нашем журнале никогда не напечатают. И если ты помнишь Криса Корнелла как бесшабашного гранж-бога, который в свое время взрывался на сцене небольшим ядерным взрывом, то… ты его не узнаешь. Другая жена, другая группа, другой континент, другое мышление. Это Крис Корнелл. И это не Крис Корнелл.

"Был такой момент, особое обострение моей депрессии, когда я почти перестал есть, – говорит Корнелл, вспоминая самый темный свой период тревожных поздних 90-х, после распада Soundgarden. – Я делал это не для того, чтобы похудеть или еще для чего-то в таком духе… Я просто забывал есть. Я сбросил 145 фунтов, что при моем росте в 6 футов 3 дюйма сделало меня похожим на жердь с натянутой кожей. А потом я прочитал в журнале статью какого-то доктора про анорексию, после чего всё стало на свои места. Я понял, почему у меня болит живот, почему раскалывается башка, и почему кажется, что я могу согнуть свои собственные кости своими же руками. Затем я начал снова есть, и мне стало намного лучше".

Вот так вот мы сидим и болтаем. Почему-то в основном о еде, а не о музыке. Впрочем, ничего удивительного. Особенно учитывая тот факт, что Корнелл несколько лет работал шеф-поваром в бэллардском Ray’s Boathous, а эта забегаловка считается чуть ли не лучшим рыбным рестораном Сиэттла.

Разговаривая обо всяких мелочах, мы двигаем к апартаментам Корнелла, пересекая океан жаждущих Джонни Деппа фотографов. Большинство из них точно не знают, кто такой Крис на самом деле, но они всё равно делают добрых полмиллиона снимков. Так, на всякий случай.

***

В полдень следующего дня мы встречаемся в нескольких кварталах от любимой забегаловки Корнелла, которую, в общем-то, можно смело назвать парижской версией легендарного ресторана Sizzler. Здесь ты можешь взять стейк с экзотическим соусом, бокал красного и столько картошки фри, сколько потребует твоя жадность. Но нам не сюда, мы ловим такси до Рю Клер, всемирно известной улицы с миллиардом бутиков, магазинчиков и сувенирных лавок, умостившейся недалеко от Эйфелевой башни.

Послонявшись немного по рынку, мы заходим в рыбную лавку на другом берегу Сены, где начинаем изучать ассортимент осетровых. Крис приходит просто в детский восторг от некоей атлантической хвостато-плавниковой твари под названием percebe. Видимо, морепродукты вызывают у него изрядный наплыв ностальгических воспоминаний.

"Я стал заниматься самой грязной работой в этом долбаном бизнесе еды из морепродуктов, – ухмыляется Корнелл. – Когда мне было 17, я чистил рыбу для Джона Роули, а он личность легендарная в определенных кругах. Там еще был один парень, который занимался извлечением филе из тушки рыбы. Так вот, всё вокруг было изгажено рыбьей чешуей, внутренностями и слизью. В общем, слой прилипших к поверхностям отходов достигал примерно двух дюймов, так что отмыть его было просто нереально. И вот однажды Джон притащил специальный порошок, чтобы отдраить холодильник и прочую утварь. Он размазал его по стенам, облил водой до такой степени, чтобы и чистящее средство, и это дерьмище превратилось в кашицу, которую более-менее легко смыть. Короче говоря, именно это и было моей задачей – убрать всё это. Но я тогда просто послал всех к чертям и ушел домой. До сих пор не знаю, кто же всё-таки вымарался об этот холодильник".

Вечером я гуляю вокруг ресторана Black Calavados, где Корнелл проводит, похоже, половину своего свободного времени. До встречи еще есть пару минут, так что я закуриваю и разглядываю постройку. Ничего примечательного. Никаких тебе ярких вывесок или прочей чепухи вроде тонн неона по периметру. На первый взгляд – самое обычное, даже, скорее, средней руки заведение. Но стоит только шагнуть за порог, как твое мнение становится абсолютно противоположным. Это действительно один из лучших ресторанчиков Парижа.

Крис и Вики оккупировали столик в углу.

"У нас с Вики всё было в стиле old-school, – улыбается Корнелл, поглаживая плечо жены. – Нет, у меня на самом деле еще такого не было. Все эти свидания, ужины, цветы, сладкие безделушки… Романтика… Она такая красивая и такая нежная. А ее братец – ревнивый тип с весьма неприятных характером. Его нос точно был разбит добрую дюжину раз".

Когда-то это место было ночным клубом для богатеньких обдолбышей и золотой молодежи голубых кровей. Например, его обожала Джеки Онассис. Как по Корнеллу, так это просто рай для представителей богемы, где парнишка в мятой футболке может спокойно заказать гамбургер, не опасаясь, что его вытолкают взашей. Крис заказывает местное коронное блюдо – кукурузу с зажаренными кусочками гусиной печенки. К этому еще обычно берут некое Jell-O, водку, доведенную до состояния желе.

А разговор тем временем плавно переходит к музыке.

"Пускай это будет звучать немного фигово, но я скажу это, – Корнелл делает глоток колы, – я действительно обожаю свой iPod. Это действительно офигенный способ слушать музыку. И я знаю, что это действительно приводит рекординговые компании в бешенство, потому что с такими штуками начинает казаться, что они нам нафиг не нужны, эти компании. Хотя, может быть, действительно в них нет никакой нужды. Вот, скажем, взять последний наш альбом. Мы не знали, что нам делать: подписывать очередной контракт, издавать диск своими силами или просто выложить песни в Интернет. Интересный вопрос, не правда ли? Интересные времена".

Учитывая тот факт, что Крис с явной неохотой говорит о делах музыкальных, я задаю ему, пожалуй, самый актуальный вопрос: каково ему было писать вступительный трек для фильма "Казино «Рояль»". Крис смотрит на меня с удивлением и вдруг спрашивает: "А тебе что, понравилось? Странно, по-моему, песня неоправданно затянута. Совсем не в моем вкусе!". Я прокручиваю в голове этот замечательный трек, на котором, как мне казалось, я слышал лучший вокал в исполнении человека, сидящего передо мной, и понимаю: Крис Корнелл уже совсем другой.