Отныне слепой исполнитель аутодафе начинает выпадать из общего строя и скоро сам становится обвиняемым. В итоге Монтегу приходится бежать из мира всеобщей унификации. Так он оказывается в девственном лесу, где живут люди-книги. Каждый из них выучил наизусть и хранит в своей памяти одну книгу. Здесь есть «Критика чистого разума» Канта, «Государство» Платона, «Размышления» Марка Аврелия, «Откровения Иоанна Богослова».
Уже в названии фантастического романа Рея Брэдбери, написанного в 1953-ем, обнажена его ключевая метафора: 451 градус по Фаренгейту — это примерно 250 по Цельсию, то есть температура, при которой воспламеняется бумага. По духу роман более всего напоминает антиутопию, перекликаясь главным образом с антитоталитарными фантазиями Джорджа Оруэлла.
Желание экранизировать Бредбери пришло к Франсуа Трюффо еще до того, как он прочел роман. После продолжительного поиска денег удача улыбнулась режиссеру в лице английского продюсера. «451 градусов по Фаренгейту» — единственная его картина, поставленная за пределами родины и первая, снятая им в цвете. Но главная особенность заключается в том, что в тематическом и в стилистическом плане она явно выпадает из всего того, что Трюффо делал до и после.
Роман Брэдбери дал ему возможность встать на защиту классической культуры и искупить личную вину перед книгами, которым он с детства предпочитал просмотры фильмов. И хотя сжигание книг казалось уделом военных режимов (что Трюффо уже отобразил при помощи хроникальных кадров в «Жюле и Джиме», показав как в 1933-м в Германии в массовом порядке литературу жгли нелюди в коричневых рубашках), агрессия средств массовой коммуникации привела к тому, что книги стали читать все меньше, задушив их изображением, звуками и просто вещами.
Как настоящий творческий мазохист, Трюффо в большом количестве сжигает здесь свои любимые книги — «Лолиту», «Мадам Бовари», Марка Твена, Кафку, де Сада, Тургенева и Достоевского, биографию Чаплина и главный французский журнал о кино «Кайе дю Синема», не раз показывая, как загибаются, корчатся под огнем странички великого наследия. Однако он остается самим собой и позволяет себе шутить даже при таком трагическом раскладе: в финале один из людей-книг сообщает, что он — «Марсианские хроники» Брэдбери.
По признанию режиссера, он попытался сделать здесь своего рода «антидайджест», смешав средневековую эпоху с Бондианой. Вот почему в фильме уживаются ультрасовременная монорельсовая дорога и старый бретонский сервиз, допотопные телефоны начала XIX и автоматически открывающиеся двери, за которыми прячутся люди-сомнамбулы, смотрящие холодным взором на телевизионных фантомов.
Вместо очевидной брэдберовской аллегории «запрет на книгу – это посягательство на свободу» в фильме все же первостепенной становится совсем другая идея. Будучи проповедником сильных чувств, Трюффо больше всего боялся их атрофии или, хуже того, их исчезновения вместе с книгами (то есть классической культурой). Предупреждая об опасности окончательно утратить эмоции, он рисует здесь картину мира, где люди уже начали впадать в летаргическое состояние тотального довольства, проще говоря, превратились в потребителей-зомби.
В итоге у Трюффо получилась не социальная фантастика, а скорее «поэтическая утопия» о людях-книгах. Они не пустые потребители, а одухотворенные и уникальные создания, поскольку каждый из них существует в единственном экземпляре той самой книги, которую выучил наизусть. Этот финал, искупающий безэмоциональность основной части фильма, позволяет Трюффо высказаться о своем личном отношении к культуре: чтобы не разорвалась связь времен, ее надо передавать как личный опыт.
Во имя этого проекта режиссер, известный прежде всего как лирик, пожертвовал своим авторским стилем, поэтической реальностью и любимыми персонажами. Может, поэтому герои фильма выглядят чрезмерно замороженными и отстраненными, что ранее никогда не было свойственно Трюффо. Может, поэтому, «451 градус по Фаренгейту» поклонники режиссера, как правило, не относят к его достижениям.
Комментарии