Главное достижение "Авалона" – что японец Осии с какой-то буддистской проницательностью догадался: тоску как таковую во всей мировой истории никто лучше марксистов-ленинцев, совка и соцлагеря в целом не воплощал. Потому и поехал снимать в посткоммунистическую Польшу. Войнушка – что очень прикольно – выглядит у него не иначе, как разразившаяся именно в Польше в 1939 году самая знаменитая война всех совков, Вторая мировая. Конечно, самолеты-вертолеты у богатого японца оснащены разными лазерами-бластерами, однако танки, уличные перестрелки, полевые атаки, беженцы и руины – все как с хроники тех времен. Да и в приключениях виден знакомый инвариант под названием "Четыре танкиста и собака". Невезучий комический придурок присутствует, собака тоже есть.
Дальше облик самого разрушенного мира берется по соседству. Тарковский в Японии супер-популярен, к "Сталкеру" приставить еще "Письма мертвого человека" Лопушанского – будет вам тусклый цвет сепии, голые стены, пустые улицы, вечные сумерки. Но, так как сюжет вполне современный, компьютерный, все эти ассоциации не лишают картинку эффектов и наворотов. Посткоммунистический стиль только придает ей богатый контекст, уравнивает считавшиеся до сих пор несоединимыми Интернет и культуру. Поэтому о тоске можно вновь говорить серьезно, можно даже свободно оперировать любыми культурными пластами.
Фантастический "Авалон" становится собеседником реалистического "Memento", хотя будет в нем еще про короля Артура и Фата Моргану, про девять фей (девять муз) и верховного бога Одина, застрявшего на Авалоне в беспамятстве, зато приобретшего там бессмертие, и тут можно сравнивать с "Девятыми вратами". Но если Нолан в "Мemento" всеми играми с памятью лишь накручивал триллер, причем довольно монотонно, то в "Авалоне" память как раз возникает лишь после всех наворотов и в чистом виде: что такое память. С другой стороны, "Девятые врата" стилистически шли за компьютерным дизайном, плелись в его хвосте, "Авалон" же, напротив, приписывает виртуалке то, до чего она еще не доехала. До свободы мысли она не доехала хотя бы чисто технически, а на кино знаменитый мультипликатор Осии это уже сумел. Поэтому у него срабатывает эффект, за который поаплодируешь, даже если кино в целом разочарует.
Через час от начала Аш, совершенно измаявшуюся в своих тоскливых руинах и танкистах, выводят наконец на "реальную игру". Из пустой коричневатой комнаты с окнами, заложенными кирпичом, она вылезает на улицу, в такую же мрачную подворотню, и вдруг после подворотни оказывается в дневной, многолюдной, солнечной, разноцветной, вполне сегодняшней Польше. Накопленная коричневатость дает такое резкое ощущение, что наша с вами сегодняшняя разноцветная реальная жизнь – всего лишь очередной уровень их тамошней компьютерной игры, что в историю кино этот случай, пожалуй, войдет безотносительно ко всей истории.
Недостаток истории, излагаемой в фильме – дань моде на ползучий постмодерн, то есть как минимум три варианта конца.
Разобравшись с одним из бывших друзей, решивших принять разноцветное за реальность (как бы Янек из "Четырех танкистов"), Аш либо снова попала на первый уровень, либо теперь может попадать на любой уровень в виде играющего тренера, либо потеря памяти – это и есть счастья полные штаны. Речь идет именно о потере памяти, поскольку когда люди всю дорогу бескровно рассыпались, это значило, что смерть – не когда кровь перестает течь, а когда тебя просто забывают, что лишь подтверждает рассыпавшаяся кровавость бывшего друга.
Но если память – главный порок человечества, мешающий ему жить, тогда без всяких компьютеров счастья полно у нас в каждом дурдоме. А если в финале все же "играющий тренер" или "снова на первый уровень" – это такая же тоска дурной бесконечности, власти и славы, как если бы ничего не было. Как если бы не было довольно сильного сюжета, вообще сильной актрисы Малгожаты Форемняк, сильнодействующего стиля. То есть это постмодерн – то, что следует забывать.
На самом деле все было, и на самом деле возможно взять и постановить, что кончается фильм хорошо, определенно хорошо. Память – не порок, а сила, но такая большая, что ею теперь, после Интернет-катастрофы культуры, делятся не со всеми, а только с доказавшими свое рыцарское, королевско-артурско-благородное начало. С теми, кто без всякого Интернета держит в уме, на что ее использовать. На то, чтоб придумывать что-то новенькое, испытывающее еще круче и еще больше народу. И так будет до тех пор, пока они не додумаются, как максимально круто и точно испытать каждого, каждого в масс-культуре. Западу нужно свое, высокотехнологичное, рациональное бусидо.
Комментарии