Всякому большому кораблю – большое плаванье. Но ведь самые крупнотоннажные корабли – это паромы, которые всю свою однообразную жизнь курсируют из пункта А в пункт Бэ. То же с писателями и сценаристами. И как только они из просто писателей и сценаристов превращаются в большие корабли, то бишь в культовых писателей и культовых сценаристов – то почему-то немедленно начинают кочевать из точки А в точку Бэ. Например, Виктор Пелевин раз в десять лет возводит скуластых и плоскогрудых женщин в буддийский абсолют. Эмир Кустурица от фильма к фильму просто наращивает количество взрывчатки в тротиловом эквиваленте, чтобы любовь на экране казалась еще хрупче.
А вот Чарли Кауфман жив тем, что превратил творческую биографию в сплошную эстетизацию коры головного мозга. Скучный и неопрятный комок серого вещества в его оригинальных сюжетах становится чем-то вроде сверкающего кубика Рубика в руках бога из машины. Порхая из сценария в сценарий, этот бог просто меняет аватары: дебютировав как дырка в стене, ведущая в голову Джона Малковича, он затем обернется галлюциногенной орхидеей из «Адаптации», чтобы в «Вечном сиянии» наконец разрастись до целой клиники по аннигиляции воспоминаний.
Кубик вращается все стремительней, вечное сияние все ярче. Голова как хрупкий архив интерактивных видеоклипов – кто, как не Мишель Гондри, автор лучшего рекламного ролика в мире, должен был ставить «Вечное сияние страсти»?
Как всегда, фабула у Кауфмана сконструирована настолько ажурно, что каждое слово, ей посвященное, тут же превращается либо в безобразный спойлер, либо в беспомощное хождение вокруг да около. В общем, мелкий клерк по имени Джоэл (Кэрри) насмерть рассорился с любимой Клементиной (Уинслет) — на почве ревности, алкоголя и нежелания Джоэла завести бэби. В итоге они решают стереть память друг о друге, воспользовавшись услугами довольно подозрительной фирмы «Лакуна».
Но начинается фильм вовсе не с этого. Просто Джоэл открывает свои печальные еврейские глаза, выходит на улицу, огорчается царапине на машине и зачем-то решает поехать вместо работы на пустынный зимний пляж. И там он встречает Клементину. Но это не та Клементина, которая насмерть поссорилась с Джоэлом, ведь та была с оранжевыми волосами и пьяная. Это совсем другая Клементина, с синими волосами, трезвая, и ей очень импонирует Джоэл, этот закомплексованный небритый фрик. Между тем, этот фрик всю предыдущую ночь бегал по саду рассыпающихся Клементин, метался в причудливых декорациях собственной памяти, в запоздалых попытках не позабыть о рыжеволосой насовсем, оставить от романтического калейдоскопа хоть одно цветное стеклышко. Нужно скорее спрятать его где-нибудь в своем детстве, в воспоминаниях о первой мастурбации и проч. Но всюду их настигает электронная лоботомия, производимая трудолюбивым автоматом фирмы «Лакуна». А тут еще козни лаборанта-«стирателя», того самого, который украл трусики.
Нет, лучше уж оставить сюжет в покое.
Джим Кэрри здесь попытался переплюнуть Николаса Кейджа, и небезуспешно. Отсутствие необходимости поминутно кривляться высвободило в нем такой заряд драматической энергии, что даже Кейт Уинслет, будучи формально равноправным партнером Кэрри, невольно оказалась задвинута его энергетикой куда-то на обочину, чуть не в актрисы второго плана.
В итоге от статуса великого фильма «Вечное сияние страсти» отделяет лишь то объективное обстоятельство, что Кауфман, будучи остроумным киношным маргиналом, все-таки остался маргиналом голливудским. Так, например, зарезать священную корову хэппи-энда не дозволено даже ему.
А с другой стороны, где еще укрыться хэппи-энду, как не в голове опечаленного клерка? Не в реальности же.
Комментарии