Конечно, я имею в виду "фэнтези" нового типа. Ибо фэнтези как таковое у нас умели делать — от "Аэлиты" Протазанова до философских картин Тарковского. Их не называли красивым заграничным словом, но жанр тот же. Тогда киномир сразу принял и Протазанова и Тарковского в киноклассику, стал у них учиться. Но иностранное кино — богатое кино, и дефицит внутреннего действия (борений свежей мысли, смятений чувств) вскоре стало компенсировать захватывающими дух спецэффектами и визуальной фантазией — пошли галактические эпопеи класса "Звездных войн" /Star Wars/, "Властелина колец" /Lord of the Rings/. Катаклизмы в космических империях совпали по времени с катастрофой в империи советской, где то, что было идеями, обратилось в пыль. И русские "фэнтези" остались без хлеба насущного: "о чем говорить, когда не о чем говорить!". Голливудские блокбастеры продолжали в новых спецэффектных формах толковать о все тех же общечеловеческих ценностях, а русское кино пребывало в спешных поисках национальной идентичности. Голливуд примерял современные ценности к мирам будущего — русское кино в будущее заглядывать робело и спасения принялось искать в прошлом. Зафиксировав ситуацию апокалипсиса в лужковской Москве ("Дозоры"), поиграв в мистику в "Меченосце" (2006), она устремилась в православие — вышло фэнтези по имени "Остров" (2006), который в официальной рекламе уподобили коммерческому "Экзорсисту", а западная критика приняла за "черную комедию". В "Волкодаве" нам и вовсе предложили прильнуть к языческим корням славянства. Впрочем, в процессе скоропостижного воцерковления многие зрители и "кнесинки" сочтут православным атрибутом — не случайно же гадалки и знахарки у нас котируются наряду с батюшкой.
И вот режиссеру Николаю Лебедеву, уже имевшему дело с патриотической темой в военной драме "Звезда" (2002) (святая дань памяти павших плюс немного спецэффектов и "фэнтези", что считается данью новому киностилю) пришла идея потягаться с "Властелином колец" на материале не менее загадочном и фантазийном, чем гоблины, и в антураже не менее эффектном, чем Среднеземье. Он взял роман Марии Семеновой о Волкодаве, бродящем по миру, похожему на былинную Русь, в поисках справедливости, но с нелетучим Мышом на плече.
Сравнивать с романом не стану — кино надо воспринимать отдельно. Скажу только, что в романе есть элементы литературы — некая магия слова, пусть невеликая и не вполне оригинальная, но магия. Словесная ворожба, которая способна гипнотизировать неведомыми именами и названиями — попытка создать свою "фантазму" так, чтобы ожила.
В этом смысле роман — чертеж, которому художникам фильма остается придать движение. Это во многом получилось: выстроенный на "Мосфильме" языческий Галирад — пять квадратных км полуистлевших деревянных хором, где хоть сейчас снимай блокбастер про сестрицу Аленушку и царевну Лягушку. Некий абрис прошлого-будущего таким образом возник. Какое это царство-государство? Не Русь, разумеется (компьютерные горные кручи, бездонные пропасти, нелетучий мыш опять же), но что-то слышится родное в этих песнях про "кнесинку", "Лучезара"... Хотя есть и отзвуки ненашего, враждебно гортанного: Дунгорм, Эллад и даже Эврих. Волкодав в этих координатах должен восприниматься подобием Добрыни, Бесогона Никитича, последнего борца за землю русскую.
Это все расставлено по фильму как фигуры на шахматной доске, и даже понятно, кто главнее: у него волосы длиннее и мыш без мягкого знака наперевес. Но иных примет нету, и это беда.
Что нам стоит дом построить (в данном случае, говорят, под 20 миллионов долларов)! Нарисуем — будем жить. Нарисовали. А жить не получается. Весь пар ушел в гримы и бороды. Сделано все, чтобы в заросшем Лучезаре мы не распознали Игоря Петренко. Александра Бухарова знают меньше, и его в кадре можно отличить по нелетучему мышу на плече. Правда, Нина Усатова неожиданным появлением в образе местного Батыя вызывает в зале хохот узнавания — но это уже эффект капустника. Остальные персонажи — некая человеческая взвесь без характеров и функций.
Потому что не заданы правила игры. Шахматные фигурки играют то в городки, то пускаются в слалом. Лихо снятые боевые сцены с внушительным долби-шмяканьем не сцепляются в сюжет.
Внимание режиссера совершенно очевидно витает вдали от героев. Это ведь надо совсем забыть про актеров, чтобы главный герой, претендующий стать долгоиграющим персонажем новорусского фольклора, вышел таким безликим и бесхарактерным: встретишь — не узнаешь. Не слишком волнует режиссера и внятность фабульного письма. Талантом рассказчика Лебедев не отличался ни в одной из своих картин: из всего "Змеиного колодца" в памяти застряла только разверзшаяся челюсть усопшей. Но пуститься в "фэнтези" без умения рассказать историю — это как летчику выйти в полет, не поинтересовавшись маршрутным листом. Либретто этого кинобалета стоило бы читать перед сеансами. Сцементировать распавшееся действо не может даже музыка Алексея Рыбникова, и ее нужно издать отдельным CD, чтобы киношный сумбур не мешал воспринимать эту замечательную по мелосу "Языческую фантазию".
Но некий азарт режиссером все же владеет. Это азарт неумирающей хрущевской эпохи: догнать и перегнать. Построить мир городка Галирада на манер планеты Бабуин, воздвигнуть каменный мост над пропастью точь-в-точь как в последнем "Кинг-Конге", помахать мечом-кладенцом как в "Экскалибуре"! Похоже на историю про Левшу, подковавшего английскую блоху. Ювелирная работа, одна только беда: блоха уже не скачет.
Продолжая сравнение с азартным пилотом, дорвавшемся до полета на голливудском суперлайнере, могу уподобить "Волкодава" самозабвенному, дорогому и несомненно рискованному полету курсанта-новобранца, который, нарушив все правила летного училища, угнал самолет покувыркаться в небесах — просто так, "для адреналину". Вышло зрелище огромно (два с половиной часа), обло, усыпительно стозевно, но лаяй. Неслыханный по нынешним временам тираж в 600 копий и солидный рекламный бюджет на миг сделают его национальным событием. Кто досидит до конца — выдержит самое суровое испытание на древнеславянский патриотизм. Но Мыш с подбитым крылом все равно висит головой вниз. Нелетучий он.
Комментарии