Одесская гуманитарная помощь

"Второстепенные люди" лишь кажутся премьерой. Фильм уже полтора года странствует по экранам и восприятиям. На прошлогоднем Берлинском кинофестивале он появился вообще с колес. Отобран по неозвученной, не сведенной на одну пленку рабочей видеокассете, показан затем даже без монтажных листов. Германские фэны Киры Муратовой терпели минут пятнадцать, но перевода не оказалось. Без монтажных листов юмор текста "Урок — окно. Урок — окно, урок — окно. Урок — окно" не переводим никак, и германские фэны тихонько разошлись. Но на фестивале было много наших кинокритиков, и случился парадокс: самые враждующие группировки, самые десятилетиями ненавидящие друг друга газетно-журнальные персонажи после сеанса спустились по лестнице с блаженной улыбкой на устах, забыв про вражду и ненависть. У них было несколько минут спуска, чтобы почувствовать себя человеком. Это сделало кино, которому они служат.

14 мая 2008, 09:19
Совершенно иная ситуация сложилась на прошлогоднем сочинском "Кинотавре". С первых минут у некоторых присутствующих "Второстепенные люди" вызвали дикий, счастливо-истерический смех, так и не затихавший. Некоторые вышли не менее счастливыми, чем в загробной Германии, но большинство еще двое суток не смогло от вражды и ненависти лично к Кире Муратовой ни поспать, ни поесть, ни позагорать с обсуждением на пляже своих сексуальных побед прошлой ночью. Вместо сплетен на пляже целых двое суток впервые за десятилетний стаж кинофестиваля обсуждалось просмотренное кино, пресс-конференция и личность режиссера как самого страшного монстра.
Артист Михаил Козаков шипел, что такое кино может снять лишь безумная климактеричка, и нравиться оно может лишь таким же климактеричкам, как кинотаврские критикессы. Режиссер Тигран Кеосаян требовал лишить Киру Муратову права на профессию по суду. Высказывался матом. Режиссер Эльер Ишмухамедов после просмотра и пресс-конференции на несколько часов удалился с территории фестиваля, чтобы взахлеб под закуску полить кино "профессионально". Юморист Ефим Смолин в пресс-центре сидел и смеялся: "Да позови мне ее, я ей в лицо скажу: "Пошла на х:й". Он хорошо представлял себе в этот момент почти 70-летнюю маленькую скромную женщину, которая ходит на каблуках, лишь держась за чей-то локоть, поскольку все дни фестиваля она так ходила вблизи него. Но он знал, что имеет право, потому что служить не рад.



Не рад. Право творческих импотентов достигает критической точки при столкновении с климактеричкой по возрасту, а не по чему-либо еще. И неважно, про что кино: про лошадей или потерянных младенцев, хоть про Освенцим. Не могут перенести, что "Второстепенные люди" случайно оказались про переноску трупа. Безумные страсти у "творческой элиты" будит любая камерная история с парой загородных улиц, новорусским особняком, сберкассой, дурдомом по соседству, аэровокзалом, Натальей Бузько и группой "Маски-шоу", если она служит не этой самой элите, а жизни, как она есть.
Там действительно жизнь. Сначала дядька-врач, не спавший, видимо, ночь, спускается по лестнице мимо суетящихся санитарок и съежившихся в углу родителей, чтобы врезать хозяйке дома, что ее сорокалетний брат кончается от саркомы. Слыша про некую "преагонию", хозяйка лезет в словарь и зачитывает подробности. Врач их и так знает, поэтому рассматривает иконы на стенах и коньяк на столе. Хозяйка тем временем, осознав подробности нашей смерти, включает в кассетнике музыку и танцует. Врач к ней присоединяется, коньяк они пьют совместно. Это лишь четыре минуты "Второстепенных людей", дальше не менее напряженно длятся еще сто четыре минуты. Врач выйдет из дому и попадет в свою собственную убийственную историю — в боккаччиевский анекдот "как избавиться от трупа, который нечаянно свалился на голову двум мирным обывателям". Ему составит компанию другая красивая женщина. Они пройдут через танцы с песнями, кошку, целующуюся мартышку и бандюков с бодигардами, которым бандюки кого-то "заказали". Мало им одного трупа. Но, как бы ни были разнообразны, матерны или непереводимы их реакции друг на друга, все сто четыре минуты фильм утверждает одно, скорей общее, а не "климактерическое".
Среди всех наших реакций вполне может быть добрая и хорошая, поющая и танцующая. "Главное — чтобы перспективы открывались: и некоторое время не закрывались". Быть хорошими для людей не менее естественно, чем быть плохими. Каждый имеет право на счастье, на то, чтобы не выплеснуть агрессию, а ускользнуть от нее. Из классического "ужастика" у Муратовой с небом — ясным, красками — чистыми, улицами — подметенными и без лишнего шума получился спокойный и юмористический вечный "антиужастик". Ну, и как же такое было перенести Тиграну Кеосаяну, Эльеру Ишмухамедову, Михаилу Козакову, Ефиму Смолину и т.п., твердо знающим, что плохо то, что плохо лично для них, а хорошее — это "я, Миша, Фима, Тигран, Эльер"? Как же им было стать счастливыми, не выплескивая агрессию на небо, улицы, краски и каждого из нас?



Тем не менее, фильм — он на то и фильм. Будучи о тонких реакциях и как сделать их адекватными, с преимущством добродетели, не взирая на тонны цинизма, накопленного цивилизацией, "Второстепенные люди" принимают всех в принципе несчастных. Просто учитывают, что они — все какие-то бесхребетные и бездомные, бесхозные, беспросветные. Потому реагируют неадекватно, вплоть до сумасшествия и убийства. Но "прием" — в том, что даже отчаянного эксгибициониста между одесскими гаражами можно поставить на место, если вовремя вспомнить, что вместе ходили в школу. Даже труп можно оживить, если верить, что он не умер. Смерти на самом деле нет, она всего лишь забота, одна из наших тонких реакций. Смерти нет, потому что ей в фильме нет места чисто территориально. Кладбища нынче пора сокращать в связи с перенаселенностью планеты. Кеосаянам, смолиным, козаковым, ишмухамедовым и т.п. следовало бы задуматься над фактом своего бессмертия. Впрочем, в момент, когда фильм выходит в прокат, для нас главное — другое.
Муратова "виновата" лишь в том, что, давно уже будучи склонна к чистой стилизации, неприкрытой искусственнности восприятия, впервые во "Второстепенных людях" заявила об этом прямо. Заявила, что, собственно, и делает искусство, то есть кино снимает. Что ничего страшного, монструозного, уничижительного для критиков и коллег нет в том, что кто-то всю жизнь работает по профессии. Это не домысел, что профессия — как бы труд в радость, который жизнь не уродует, а очень ей помогает. Помогать легко.

Автор: К. Тарханова Фильм.ру

Подписывайся на наш Facebook и будь в курсе всех самых интересных и актуальных новостей!

Читай также


Комментарии

символов 999

Loading...

информация

Еще на tochka.net