Дни проходили за днями. Я всё время проводил с Любавой. Она заслонила мне полмира и дело было не только в сексе. Она раскрыла мне женскую душу. Она меня любила. Просто, по-человечески любила. Мы могли часами разговаривать. Помню на третий день нашего знакомства я спросил: “Почему ты все время называешь меня «козленком»?” Она засмеялась и сказала: “А я всех, у кого не было женщин, называю «козлятами»”. Я вспыхнул и заорал: “Но я же уже мужчина!” Люба грустно улыбнулась и ответила: “Вот, когда ты, «козленочек», узнаешь, что это, когда любимая девушка скажет тебе «прости прощай», потому, что нашла старого, но богатого; когда узнаешь, как это, если лучший друг морду отвернет, отказав в помощи; когда поймешь, по чём это, если беспомощность, и за что это, если одиночество хоть головой об стену, узнаешь и гадом не станешь, не променяешь совесть на водку или деньги, тогда ты – мужчина. Да только нет таких. Все «козлята» «козлами» становятся“. Я всё это знал. Наверное, она это чувствовала, потому что однажды мне сказала: “Ты, «козленочек», особенный, ты сильный и честный, пока. Только ведь всё равно вырастешь…” – Люба смущенно умолкла.
“Козлом, да?!” – заорал, словно резаный и с размаху заехал кулаком по стене. Люба как-то сразу вся съежилась, поникла, словно одинокий цветок в грозу, и глаза ее стали усталыми-усталыми, будто постаревшими. “Иди отсюда, – сказала она тихо, – не могу тебя видеть”.
Я повернулся чтобы уйти, но, сделав два шага, вдруг понял, словно кто-то написал мне в мозгу калеными буквами: я ведь не смогу жить без нее. Нельзя жить без солнца, без воды, без крови - всем этим для меня стала она. Сознание этого оглушило меня, словно я познал наивысшую истину. Растерянный, как ребенок, я повернулся лицом к Любе … Не знаю, что было написано в моих глазах, но она протянула мне обе руки и я ухватился за них, будто за спасительную соломинку.
Люба могла быть разной: ласковой, дерзкой, но всегда я чувствовал одно - она меня любит. Бывало, она гладила моей рукой себе щеку и говорила: “Хочешь я предскажу тебе судьбу, козленочек? Все у тебя будет хорошо: женщины будут тебя любить, деньги, как пыль к ногам будут липнуть, бояться тебя будут и уважать…”
Я смеялся и не верил: до сих пор из всех женщин только она смотрела на меня с любовью.
“Только ко мне не сильно привязывайся, – всегда добавляла она, – потом не забудешь”. Люба знала, о чём говорит.
Знакомство с Любавой в считанные недели сильно меня изменило. И до того я выглядел старше своих лет, теперь же смотрелся совсем взрослым парнем. Как-то само собой с моего лица “слезли” прыщи, взгляд стал более открытым.
Очень быстро я превратился, если не в прекрасного лебедя, то в очень приметную “птицу”. Да и нашему участковому работы поубавилось.
Я часто думал: откуда Люба здесь взялась, не мог же я быть настолько слепым, чтобы не замечать ее. Но спрашивать ее я не осмеливался – Люба сразу становилась злющая, как оса, а потом долго на меня дулась.
Шел четвертый месяц нашей с Любой любви. В тот вечер я тоже собирался к ней, но от какого-то странного предчувствия до боли сжималось мое сердце, я цеплялся за каждое кресло, каждый угол, все падало у меня из рук. Складывалось впечатление, будто вещи не хотят отпускать меня к ней.
В тот вечер я стоял возле двери ее квартиры, и всё во мне кричало: “Беги!…” Но я вошел.
Люба лежала в большой комнате, на мягком ворсистом ковре. На ковре, где я стал мужчиной. Кровь струилась из ее рассеченной губы, изящная рука была изогнута и вывернута в локте, словно игрушечная. Маленькая, хрупкая, она была похожа на сломанную куклу. Над ней, словно стервятник, кружил какой-то мужик. Он поднял лицо. Серые, в желтую крапинку злые глаза. Это был мой отчим. Я стоял натянутый, словно струна и чувствовал, как ярость закипает во мне. Казалось, она наполняет мне вены вместо крови. Ярость, слепящая, как солнце. Нет, я не буду больше червем, я – мужчина!
Я смотрел на него в упор. Я видел, как страх, словно хорек, прошмыгнул в его глазах. Вот оно! Я упивался его страхом, словно кровью первого врага. Но я не видел того, другого, что стоял у меня за спиной, а просто почувствовал холодную сталь возле сердца, и почувствовал, как на меня наваливается густая темнота. В ушах почему-то звенела недавно услышанная песня: “Малиновки заслышав голосок…”
Я пролежал в больнице три месяца. Люба приходила ко мне каждый день. Когда я уже начал что-то соображать, она почему-то перестала приходить. Когда я спрашивал у врачей, почему не пускают золотоволосую девушку, они только сочувственно смотрели на меня, как на безобидного умалишенного и говорили: “Всё будет хорошо”.
И тут смерть меня не взяла. “Молодость”, – сказали врачи. Но я знаю – это Люба меня спасла.
Я так и не узнал, ни откуда она взялась, ни куда делась. Я даже фамилии ее не узнал. Говорили, Люба умерла, но я не верю этому, я не видел этого своими глазами, я не верю.
Отчима потом зарезал его же кореш. Я даже мертвому не простил. И не прощу.
С тех пор прошло много лет. А я до сих пор в каждой рыжей девушке вижу Любу. Однажды на трамвайной остановке я заметил женщину: невысокую, тонкую, с ярко-рыжими, словно осенняя листва, волосами. Она вошла в вагон. “Люба”, – екнуло сердце. И я словно сумасшедший бросился вдогонку за трамваем. На следующей остановке женщина вышла, я схватил ее за руку, развернул к себе. На меня посмотрели карие смеющиеся глаза в лучистых морщинках. В них не было звездного мерцания.
Люба оказалась права. У меня все ладилась: работа, деньги. Большие деньги. Меня боялись и уважали. Меня любили женщины. Много женщин. И я любил, как мог. А потом бросал, без жалости и сожаления, “выпив их до дна”, словно бокал вина, так и не найдя того, что было в Любе. Я все-таки стал “козлом”. Иногда я начинаю Любу ненавидеть: она, она прошлась по моей душе, словно катком, живого места не оставила, она всю мою жизнь перевернула! И тогда я будто кобель, которого спустили с цепи, “беру след”… Но ни в чьих глазах я больше не тону.
Ксения Суворовцева
Подписывайся на наш Facebook и будь в курсе всех самых интересных и актуальных новостей!
Комментарии