Ксения Суворовцева “Луна. 5 часть”

Продолжение. Начало в предыдущих главах

Мама сидела в кресле, ссутулившаяся и как-то сразу постаревшая. Она посмотрела на меня такими беспомощными глазами, что я поняла – она сломалась! Нашлась и ее центральная точка. И мне стало жаль ее, и я простила ее. Ведь я ее любила.

Но Тамара, Тамара, Тамара! Она совсем пустилась берега. Она пила как лошадь. От нее постоянно несло водкой и мужиками, и этот запах тянулся за ней как шлейф. Я таскала ее по врачам, благо у матери были связи. Но бесполезно. Она не хотела лечиться, она вообще ничего не хотела. Ей доставляло какое-то непонятное удовольствие топить себя в грязи. И ничего нельзя было сделать. Я это поняла, когда увидела как Тамара, к моему удивлению, трезвая, сидела на полу в большой комнате своей квартиры и прямо на полу жгла фотографии: свои, Лёшины, все. “Что ты делаешь?! Что ты делаешь?!” – орала я, туша огонь, который подползал уже к Тамариным ногам. “Умираю”, – ответила Тома спокойно, будто просила чаю попить. И я поняла – это конец. Но я продолжала водить ее к врачам, бабкам, экстрасенсам. Вытаскивала ее из всех забегаловок, баров, притонов, волочила грязную и пьяную домой, отмывала, отпаивала чаем и рассолом. А потом опять всё сначала, день за днем, словно часовая стрелка, бегущая по одной и той же дорожке. Я должна была вытащить ее из этого дерьма! Может, тогда бы я не чувствовала себя такой виноватой. Но я не смогла.

И сейчас помню тот вечер. Чувствовалась весна. Я брела на окраину города, где среди пустырей и котлованов, вырытых под новостройки, находилась задрипанная забегаловка с символическим названием “На дне”. Видать, ее учредители пытались придать заведению вид дна морского, выкрасив стены в ядовито-голубой цвет. С потолка свисали сделанные из цветной бумаги водоросли, а у стойки бара примостился аквариум с одиноко плавающей рыбиной. “Дно” быстро стало в городе самим поганым местом, и я, кисейная барышня, выросшая на Тургеневе и Толстом, через день ходила сюда (глубоко горьковскую рыгаловку) забирать Тамару, каждый раз содрогаясь от отвращения под липкими взглядами грязных мужиков и презрительным смехом пьяных замызганных баб. Хотя по их меркам принимали меня сносно, видать помог Тамарин “авторитет”.

Но тот вечер был особенным. Заходящее солнце окрасило небо в такой ярко-алый цвет, что казалось, загорится подтаявший снег. И свет вокруг был таким розовым, будто Бог растворил в воде капельки крови и выкрасил всё вокруг этой тревожащей душу краской. Я вошла в “Дно”. Но как не напрягала глаза, вглядываясь в дымную темноту, Тамару увидеть не смогла. Я решила подождать – она должна была обязательно появиться, в последнее время она облюбовала это место. И тут мое внимание привлек незнакомый парень. Я удивилась – что он-то делает в таком месте? Интеллигентное лицо, очень хорошо одет, он аж совсем не был похож на ханурика. Парень, видимо, почувствовал мой взгляд и обернулся. Я быстро опустила глаза, но было уже поздно он направлялся в мою сторону. Этого еще не хватало!

У меня не было ни малейшего желания знакомиться с кем-либо из “Дна”, даже с таким красавчиком. Я приготовилась ему нагрубить и послать куда подальше – выучилась у Тамары, но к моему удивлению он очень мило поздоровался и завел непринужденную беседу ни о чём. Я даже не заметила, как сама ввязалась в разговор и начала смеяться его шуткам. Но все-таки тревожное чувство не покидало меня, когда я на него смотрела. Что-то было в нём не так, но я не могла понять что: и улыбка дружелюбная, и взгляд открытый. Определенно, ему нечего здесь делать, впрочем, как и мне, но я же здесь? И вдруг я поняла! Глаза, глаза у него странные, светло-голубые, но зрачки маленькие, как булавочная головка, и глаза кажутся слепыми. Каприз природы? Сергей, так звали парня, предложил прогуляться и я, недолго думая, но для приличия поломавшись, решилась: всё равно Тамары не было видно. Чуть позже к нам подвалила целая толпа такого же приятного вида хорошо одетых парней. Они хлопали Сергея по плечам и что-то хором орали. Я стояла и улыбалась, как дура, пока не поняла, что слова: “Ты все-таки ухватил эту потаскушку!” – относятся ко мне. Они разом, как по команде, обернулись в мою сторону и вот чьи-то руки стали больно сжимать всё мое тело. Потом меня бросили лицом вниз на капот и через мгновение во рту появился солоноватый привкус крови, наверное, я прокусила губу, не помню… “Мама, мамочка! – хотела закричать я , а получилось – Тома, Томочка!” Я орала, отбиваясь как бешенная, но чья-то сильная рука надавила мне на позвоночник, и от боли я чуть не потеряла сознание. Я почувствовала приближение горячего тела и поняла, что это – всё. И вспомнила слова Тамары: “Всё что ни делается – всё к лучшему”. И начала смеяться. Я чуть не оглохла от собственного смеха и смеялась, смеялась, смеялась, и не могла остановиться. Мой смех, видимо, обескуражил этих подонков, они отскочили от меня, как от прокаженной. А я смеялась и смеялась, пока не почувствовала, как ласковые руки обнимают меня, укутывают в пальто. “Оля, Оленька, ну что ты – перестань”, – шептал мне ласково кто-то на ухо, и я поняла, что это была Тамара, и постепенно успокоилась. Мы хотели уходить, но компания уже пришла в себя. Они окружили нас плотным кольцом, и Сергей сказал: “Эта поедет с нами!” – показывая на меня. “Никуда она не поедет, ты, тварь!” – прошипела Тамара и еще что-то тихо ему сказала. Он удивленно посмотрел на меня и отошел. “Значит, с нами поедешь ты, – сказал он Томе и ухватил ее за волосы, поднимая вверх лицо, чтобы лучше рассмотреть, и весело хмыкнул, – класс!” “Хорошо, поеду, только ее домой отвезу”, – зло ответила Тамара. “Нет, – голос Сергея звучал резко и хрипло, чувствовалось, что он сильно возбужден, – едем вместе, она выйдет, а ты останешься!” Как в полусне помню я это, будто не со мной было. И разговор этот, и Тому в белой шубке.

Меня возле дома не высадили, а выбросили. Я еле поднялась на ноги и посмотрела вслед уезжающей машине. Тома тоже обернулась и смотрела на меня. И этот момент я буду помнить всю жизнь, он длился всего несколько секунд, а для меня это была вечность. Я видела Томино лицо, словно оно возле меня было близко-близко. Оно 6ыло смертельно бледным, струйка крови запеклась возле посиневших губ, глаза были открыты и, не мигая, смотрели куда-то вдаль. А потом я увидела, как машина въезжает в черное облако и исчезает. “Тома, нет, нет, вернись!” – закричала я и бросилась вслед за машиной, но она только обрызгала меня грязью и исчезла за поворотом.

Я еле добралась домой, и как была, в сапогах и пальто, рухнула на кровать и заснула. И всю ночь мне снилась Тамара с немигающими, я знала, мертвыми глазами, въезжающая в черное облако, откуда нет возврата ...

Их нашли на следующий день: пять до неузнаваемости обгоревших трупов в покореженной машине. Говорят, они долго горели!

Шестой была Тамара. Она лежала метрах в семи от машины. Струйка крови запеклась возле посиневших губ, глаза были открыты. И алая кровяная дорожка бежала по свежевыпавшему белому снегу от машины к Томе, словно пыталась догнать свою хозяйку. Господь милостив: каким-то чудом ее выбросило из машины, и мы с мамой смогли похоронить Тому по-человечески. Не как этих... А я снова осталась одна. И снова должна. И никогда мне этот долг не оплатить, никогда.