Молодой самурай шагнул на каменную дорожку, что, извиваясь между деревьями и камнями чайного сада, вела к чайному домику, в котором его уже ждал учитель. Сакура уже отцветала, роняя свои белые восковые лепестки на аккуратно подстриженную траву и серый камень. Воин немного постоял под дождем из душистых лепестков, оставляя, как предписывала церемония, мирские заботы, и подошел к цукубаи — специальной каменной чаше для омовения. Нагнулся, привычным легким движением придержав оба меча, чтобы оружие звяканьем не нарушало гармонии сада.
Сполоснул руки. Прополоскал рот и, вынув из за пояса длинную катану и короткий вакидзаси, которые изготовил известный мастер Фудзисима Томосиге в годы Эйкё, в черных лакированных ножнах, аккуратно поставил его на строгую, деревянную подставку рядом с каменным фонарем — пристанищем душ умерших, что освещал дорожку в сумерках. Низко пригнувшись в “невольном поклоне”, вход, чтобы подчеркнуть равенство всех входящих, был высотой едва ли до пояса, забрался в домик — тясицу.
В доме царил полумрак, ибо яркий дневной свет отвлекает, мешает понять и оценить всю прелесть обстановки: стены темного цвета, пол устлан циновками-татами. Солнечный свет едва пробивался через небольшое окошко под потолком, выходящее строго на северо-восток. Единственное украшение — свиток какэмоно, в специальной нише. На свитке вечнозеленая сосна — символ мира. В углу врезанный прямо в пол небольшой очаг, в котором уже весело потрескивали заранее приготовленные угли. Над очагом простой металлический котелок. Стола не было, вместо него посреди комнаты простая. соломенная циновка.
Учитель, знаменитый мастер чая Сэнно Соэки, больше известный под именем Рикю, уже ждал его, сидя около очага, лицом к гостю, перед набором чайных принадлежностей. Он совершал обряд очищения утвари: тщательно протирал всю посуду большим, с изящным рисунком, шелковым платком, четыре уголка которого символизируют стороны света, а две стороны (лицо и изнанка) — Небо и Землю.
Металлический котелок, деревянная ложка для насыпания чая, керамическая чаша, бамбуковый веничек для сбивания пены были очень просты, но изящны, как полет чайки над бурным морем. Самурай, хоть и никогда ранее этого набора не видел, сразу же понял, что этот тот самый, ставший легендарным, личный подарок микадо, и проникся к учителю еще большим уважением. Особого внимания заслуживали чашки. Даже не классический изысканный бело-синий фарфор, а керамические чашки неправильной формы, которые не подвергали “искусственному старению”. Приглушенные, но не тусклые цвета и налет патины, своего рода “печать древности”, не были подделкой — этим чашкам действительно было больше двухсот лет. Они были подобранными ко времени года — летними: открытыми, с тоненькими стенками, сделанными так, чтобы, с одной стороны, не обжигать руки, а с другой — не были чересчур толстыми и тяжелыми и не мешали наслаждаться церемонией. О такой роскоши молодой самурай слышал только в легендах.
А когда он понял, что учитель собирается провести для него не какую-то Ура Сэнкэ, и даже не Омотэ Сэнкэ, а самую настоящую Мусанокодзи Сэнкэ — церемонию приготовления чая, принятую только среди членов высшего общества, — молодой восторженный воин воспылал желанием тут же, не сходя с места, осуществить обряд “сеппоку” и показать своему учителю и хозяину “чистоту своего духа”, и рука сама потянулась к кусунгобу — ритуальному кинжалу, служащему для оправления подобных церемоний. Но он понимал, что учитель позвал его не за этим, и, подавив в себе столь возвышенный порыв, сел напротив стрика, поджав под себя ноги.
И вот наступает торжественный момент. Начинает шуметь, но не кипеть, вода в котелке, и хозяин, зачерпнув ее бамбуковым ковшом, ополаскивает чашки и венчик для сбивания пены, чтобы согреть их. Затем, вытерев насухо чашки льняной салфеткой, он насыпает в каждую по ложке чайного порошка и, влив немного воды, начинает сбивать пену. Самурай знал, что мастер должен учесть все нюансы — ведь от соотношения количества чайного порошка и воды, ее температуры, быстроты и длительности сбивания пены зависит вкус напитка — и наблюдал за действиями мастера, затаив дыхание. Потому что, если отвлечь учителя и вода, например, окажется чересчур горяча, чай потеряет аромат, а если заварку немного передержать, настаивать, то чай получится темным и горьким.
Мастер Рикю закончил с приготовлением, внимательно вгляделся в получившийся напиток так, как будто видел там что-то недоступное взору простого смертного, и подал чашку гостю, той стороной, которую счел наиболее привлекательной.
Приняв чашку, самурай, прежде чем отпить, как и подобает самураю, повернул ее к себе противоположной стороной. Прикоснуться губами к “лицу” было бы верхом невежливости. Не торопясь, смакуя каждый глоток, они выпили божественный напиток. И немудрено, ведь для своего ученика и слуги учитель заварил гекуро — наивысший сорт зеленого чая из молодых листочков, по приданию, привезенным из Китая самим монахом Эйсэйем и выращенным в южных пригородах Киото.
После того как последняя капля была проглочена, они внимательно, как того требовал ритуал, осмотрели чашки и прочую утварь. Держа чашки на левой ладони, они ее медленно поворачивали, оценивая форму и цветовую гамму, орнамент, фактуру материала, заглянули внутрь и лишь затем отставили, перевернув вверх дном.
Теперь пришло время беседы.
— Ты прекрасно справился с заданием, — молвил учитель, — скажи, какую награду ты хотел бы получить?
— О, учитель! — воскликнул молодой самурай, - служить тебе честь для меня. Мне не нужна награда!
— И всё же…
— Мастер, позволь мне полюбоваться замечательными цветами “кику”, которые ты разводишь с таким искусством и любовью. Я знаю, что твои цветы — одни из самых лучших на островах, и даже сам микадо, увидев их, попросил прислать один из таких цветов в свою резиденцию, а позже приказал выгравировать его изображение на своем клинке. Говорят, что эти цветы будто чувствуют настоящую любовь и заботу хозяина и в ответ на нее становятся невероятно красивыми.
— Да, это было действительно так, — произнес учитель с видимым удовольствием, — но… я не смогу тебе их показать.
— Почему, учитель? Я не достоин? — горестно всплеснул рукавами малинового кимоно донельзя огорченный молодой человек. В голове его вновь промелькнула мысль о ритуальном самоубийстве, но на этот раз уже не от восторга, а от сознания собственного ничтожества.
— Нет, мой мальчик, оставь такие мысли, — произнес проницательный учитель, — у меня было всего два цветка-солнца того сорта, который захотел иметь в своем саду наш император, и когда я послал ему один из них, второй затосковал и умер. Думаю, тот цветок, который я отослал в Киото, тоже долго не прожил.
— Какая жалость, учитель! — воскликнул самурай, вновь трагически заламывая руки, — какая жалость!
Мастер Соэки посмотрел на молодого человека долгим, задумчивым взглядом. Казалось, он проникает в самую душу свирепого, но еще такого молодого и немудрого воина.
— Жалость — плохое чувство, — произнес учитель, — его появление свидетельствует о том, что ты слишком привязан к материальному миру. Эта привязанность делает тебя слабым, а, отказавшись от нее, ты сможешь стать сильнее.
— Я не понимаю, учитель. Причем здесь цветы, и что значит отказаться от привязанности? Неужели Вам совсем их не жаль, ведь Вы их так любили?
— Да, любил и продолжаю любить, но я не жалею о них. А вот они умерли потому, что сильно любили друг друга, и слишком сильна была их привязанность. Понимаешь?
— Нет, учитель. Мне все равно их очень жаль.
— Ты молод, и у тебя много сил, — произнес учитель без тени раздражения, — поэтому ты можешь тратить ее на всякую ерунду, в том числе и на жалость. А я уже стар, и мне свою энергию надо экономить.
— Но они были такие красивые... Причем здесь сила, учитель? — воскликнул вконец запутавшийся юноша.
— Если ты по-прежнему считаешь меня своим учителем, то прими мой искренний совет: научись любви без привязанности к вещам и людям, иначе привязанность заберет у тебя силу, потому что если ты к чему-то привязан, то ты отдаешь этому предмету или человеку часть своей духовной энергии. И чем сильнее твоя привязанность, тем больше энергии ты вкладываешь в нее. И эта энергия утекает от тебя, и ты не можешь ее удержать, как не можешь удержать горную речку, сбегающую весной по склону Фудзиямы. А все, что ты не можешь удержать и использовать, то для тебя потеряно.
— Значит, я отдаю вещам и людям часть моей силы?
— Не только отдаешь. Передаешь.
— Как это? Я не понимаю.
— Например, тебе понравились эти цветы, ты любовался ими. Но вдруг у тебя внутри появилась жадность и желание ими обладать, но по каким-то причинам ты не смог этого сделать и ушел. Но чувство твое вместе с частью силы передалось цветам. Если их купит другой человек, то эта сила перейдет к нему от цветов, и если он окажется слаб духом, то в нем появится та же жадность, что была у тебя.
— Учитель, вы это серьезно?
— Мой мальчик, когда я тебе… Впрочем, ладно. Именно твоя привязанность к вещи определяет, может твоя сила действовать на других или нет. Чем сильнее привязанность к вещи, тем большую часть силы ты в нее вкладываешь, а, следовательно, тем сильнее она будет действовать на других людей. Это также означает, что чем сильнее ты привязываешься к вещи, тем больше энергии теряешь. Поэтому живи с любовью ко всему, но без привязанности.
— Это трудно, учитель?
— Да, это трудно, но если ты почувствуешь это глубоко внутри своей души, твоя жизнь изменится в лучшую сторону.
— Я буду стараться, учитель. Относительно привязанности к предметам… я все понял, но как же быть с привязанностью к людям? к родителям, чьи седины я так люблю? Любимым женщинам, что дарят нам покой и радость после ратных трудов?
— Люди часто заблуждаются, отождествляя любовь с привязанностью. На самом же деле между ними нет ничего общего. Любовь — это чувство, вызывающее состояние, в котором внутренняя сила превращается в духовную энергию. А привязанность — наоборот, отбирает эту энергию, делая человека слабым. Запомни: любовь делает человека сильным, а привязанность — слабым. Испытывал ли ты когда-нибудь настоящую любовь?
— Да, учитель, однажды я полюбил девушку. Дочь точильщика из Нагасаки. Но ее отец был против нашего счастья, и нам пришлось расстаться. Но я до сих пор часто вспоминаю ее.
— То есть, ты и сейчас ее любишь?
— Да, наверное.
— А испытываешь ли ты какое-то сожаление о том, что вам пришлось расстаться?
— Нет, так сложились обстоятельства. Я благодарен судьбе за то, что она свела меня с этой девушкой, и когда думаю о ней, совершенно не испытываю жалости. Только любовь, которая служит мне путеводной нитью в моих подвигах и странствиях.
— Вот видишь. Это и есть настоящая любовь. Любовь без привязанности. Теперь тебе эта мысль не кажется такой уж абсурдной.
— Нет, учитель, — молвил самурай в глубокой задумчивости, — кажется, я начинаю понимать. Брови его сошлись над переносицей.
— Тогда как тебе мысль о том, что надо отказаться от привязанности к собственному физическому телу?
— Я понял, что когда мы привязываемся к вещам или другим людям, мы отдаем им свою силу. Но если мы привязаны к своему физическому телу, сила же остается в нас? — молодой человек с сомнением посмотрел на свою пуповину.
— Да, сила остается, — ответил учитель, — но появляется отставание в развитии. Дело в том, что привязанность к собственному физическому телу не позволяет отказаться от повседневных чувств, мешающих достижению нового уровня восприятия. Тем более при сильной привязанности к себе мы заносим отрицательную силу в свое энергетическое, нематериальное тело. Это своего рода паразиты, которые удерживают и пожирают огромную силу, так необходимую для совершенствования. Поэтому не привязывайся даже к своему физическому телу…
— Учитель, я опять не понимаю…
— Трусость, жадность, жалость к себе, это низменные чувства, которые не проходят бесследно. Они остаются в теле, как отпечатки черны…
— Те самые паразиты?!! Ой, извините, что перебил вас.
— Да, — улыбнулся учитель, — те самые. То же самое и с родными людьми, с любимыми. Сейчас ты можешь не понимать, но, столкнувшись снова с настоящей любовью, вспомнишь мои слова, и, если поймешь, о чем речь, я буду считать, что действительно дал тебе знания, необходимые в жизни. Знания, которые важнее, чем умение владеть мечом. А цветы… Эти хризантемы достойно жили и достойно умерли своей смертью, еще раз доказав нам, что любить надо без привязанности. Это целое искусство. За счет любви мы можем развивать и увеличивать свою духовную энергию, свою личную силу. А любовь с привязанностью лишает нас этой возможности, делает нас нищими в энергетическом плане. Вот и все. Поэтому я отношусь к умершим цветам, которые своей жизнью радовали стольких людей, с благодарностью, а не с жалостью. Теперь ступай и подумай хорошенько над моими словами, а мне нужно еще поработать.
— Да, учитель. Спасибо, учитель. — промолвил молодой самурай, поднялся, поклонился и быстро, но с достоинством, покинул чайный домик. Под каменным фонарем забрал и засунул за пояс свое оружие и не оглядываясь, медленно пошел по аллее, осыпаемый падающими лепестками сакуры.
Великий мастер чайной церемонии Сэнно Соэки, больше известный под именем Рикю, приготовил себе еще одну чашку чая. Медленно выпил, полюбовался ее формой и, перевернув, поставил на циновку. Поправил специальной палочкой уголья в очаге и задумался, вспоминая недавнего гостя: “Какой же он, в сущности, еще ребенок… Какие мы все, в сущности, еще дети…”
Подписывайся на наш Facebook и будь в курсе всех самых интересных и актуальных новостей!
Комментарии