Иржи Грошек “Файф”

Иржи Грошек — он очень хитрый. Пока кто-то там разводится по-итальянски и стреляет по-македонски, он знай себе пишет свой “Файф” по-русски, не удосужившись на этот раз даже притвориться, что к России он никакого отношения не имеет, и что он это так, на огонек зашел погреться, а заодно и в совершенстве обучиться русской идиоматике.

Об авторе по-прежнему неизвестно ничего, кроме того, что он, возможно, мужчина, хотя он с равным успехом мог бы оказаться женщиной или патефоном. И по прочтении “Файф”, последней книги из трилогии, анонсированной автором, возникает отчетливое и необоримое желание перечитать первые две книги, чтобы убедиться, что ты всё правильно понял (или не понял).

Грошек зачем-то уточняет, что посвящает эту книгу издателю. Понятно, что не читателю, которого писатель, будь его воля, вообще изничтожил бы как класс, чтобы не мешал творить.

Пересказывать сюжет книги смысла, извините, нет. Могу его описать. Есть автор, который таскает за собой своих женщин из одной книжки в другую. Есть редактор, на которого автор за что-то в обиде — наверное, за то, что редактор хорошо знает цену Грошеку. Грош Грошеку цена. Есть Поджо Брачоллини, который когда-то подделал рукопись Тацита точно так же, как Иржи подделал авторство своей книги. Есть идея — книги авторства не имеют. Правы были средневековые мастера, считавшие себя только медиумами, через которых божественное откровение в виде произведений искусства нисходило на землю. Всё, сюжет кончился — дальше начинается нарядная бонбоньерка, то есть текст.

Автору, по его собственному признанию, ближе всего постмодернизм и пивная на Фучика. Поэтому текст кажется угловатым и асимметричным. На самом деле он идеально круглый, самодостаточный, разделенный для пущей красивости на две неравноценные части, плавно перетекающих одна в другую. И пусть от “5 фацеций «а-ля рюсс»” отчетливо тянет буффонадой в духе Булгакова, стрельбой в потолок и пьяными гимназистками, а непосредственно от самого “Файф” — параноидальной шизофренией, в общем и целом книга производит впечатление одной, целостной и неделимой, записки с точными координатами острова сокровищ, запечатанной в бутылку. Автор точно знает, что он хочет нам сказать. Другое дело, что просто за так он нам этого в жизни не скажет. Сначала мы должны: а) прочитать всё это, б) перечитать, в) расслабиться и получить удовольствие, крепко держась при этом за стул, чтобы не свалиться от хохота. Грошек — это очень смешно. Он так и сяк пытается объяснить свою точку зрения на издателей, Сусанина и незримые водные каналы, соединяющие Питер с Прагой, размахивает в запале руками, роняет при этом ценные вазы и бесценные бюсты, топит пьяных медведей, демонстрируя на конкретных примерах, что он имеет в виду. Отчаявшись, он попробует в четком хронологическом порядке описать, как оно было на самом деле. Естественно, у него ничегошеньки не получится.

Если бы получилось, он бы не смог впоследствии заявлять, что постмодернизм ему — мать родная и что ему головы честным людям морочить сам редактор велел. Ему-то что? Он писатель, а у писателя — девять жизней. Это у читателя она одна, и то он вынужден принести её в жертву художественной литературе, как циклоп Полифем свой единственный глаз — неизвестному автору.

Анна Каневская

Книга любезно предоставлена издательством “Азбука”