Уинстон Черчилль

Стоя у табачного киоска, я сначала смотрю на Winston, потом на Marlboro, затем перевожу взгляд на сигары и сигарки разных мастей — и перед глазами, словно живой, возникает представительный

7 ноября 2005, 10:03

Стоя у табачного киоска, я сначала смотрю на Winston, потом на Marlboro, затем перевожу взгляд на сигары и сигарки разных мастей — и перед глазами, словно живой, возникает представительный джентльмен, одетый в морской блейзер. Знакомьтесь, сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль (Winston Leonard Spencer Churchill) — пожалуй, самый знаменитый из потомков легендарного герцога Мальборо.

Сэра Черчилля вспоминают не только у табачных киосков. Во-первых, его помнят как одного из “пап” идеи Соединенных Штатов Европы. Во-вторых, бывшие английские колонии ещё не забыли подвигов “неутомимого Уинстона” на своих многострадальных территориях. В-третьих, он, без сомнения, герой Второй мировой войны. В-четвертых, у Черчилля был стиль. Людей со стилем так просто не забывают.

Будущий премьер-министр в детстве был рыжим и очень болезненным. Это, согласитесь, слабо вяжется с привычными представлениями об объекте нашей беседы. Всё потому, что мы знакомы с Черчиллем образца сороковых годов, когда к нему пришли пост премьер-министра и слава человека, произнесшего в условиях величайшей для Англии опасности следующие слова: “Мы будем сражаться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш остров, чего бы нам это ни стоило. Мы будем сражаться на пляжах, мы будем сражаться на местах высадки, мы будем сражаться в полях, на улицах, мы будем сражаться на холмах. Мы никогда не сдадимся”.

Между тем, на начало войны Черчиллю было уже 65, и он успел к этому времени побывать на Кубе (там он выучился курить эти чертовы сигары, которые не давали спокойно работать его подчиненным), в Индии, где он написал своё первое и единственное художественное произведение “Саврола, история о революции в Лаурании”, в Египте, в Судане (в качестве военного корреспондента)… Он участвовал в пяти войнах, бежал из плена, невероятно при этом рискуя (хотя его должны были освободить через три дня). Кроме того, до своего избрания на пост премьер-министра коалиционного правительства Черчилль побывал заместителем министра по делам колоний, министром внутренних дел, министром обороны, торговли и ещё много кем. Подсчитано, что Черчилль провел на министерских постах в общей сложности 47 лет. Тут с ним может соперничать только Уильям Гладстон (William Gladstone) — 51 год. Это я к тому, что Черчилль был известен и до войны. И почти всё это время был рыжим.

Что касается слабого здоровья, то с возрастом здоровье Черчилля становилось всё лучше и лучше. Сэр Уинстон прожил 91 год, ни в чём себе не отказывая и не оставляя ничего “на черный день”. Ел, что хотел, дымил, как паровоз, работал по 90 часов в неделю, и, боже, сколько же этот человек пил! Русские и англичане до сих пор спорят, кто кого перепил на Ялтинской конференции: Сталин Черчилля или же наоборот. Американцы скромно помалкивают. Но, в любом случае, то, что для Сталина было вопросом политической принципиальности, для Черчилля было нормой жизни, без которой он просто не мог продуктивно работать…

Говорят, он пил, чтобы не поддаваться депрессиям — наследственной болезни рода Мальборо. Такой человек, как Черчилль, не имел права предаваться унынию, потому что от него зависело слишком многое. Поэтому всю свою долгую жизнь он держал “черного пса” (как сэр Уинстон именовал приступы депрессии) на привязи. Даже когда он на пять, десять, пятнадцать лет бывал изгнан из политики, даже когда сразу после долгожданной победы во Второй мировой его ожидал сокрушительный провал на выборах, даже когда жесточайшая пневмония брала за горло, он не раскисал. “Никогда не сдавайтесь, — говорил Черчилль, — никогда, никогда, никогда не уступайте, ни в большом, ни в малом — если только того не требуют честь и здравый смысл”.

Черчилль любил жизнь, и она, как водится в таких случаях, отвечала ему взаимностью. Кроме несомненных талантов в политической сфере, он был отличным каменщиком, заядлым игроком в бридж и отменным наездником, а ещё чудесно рисовал. И очень любил поговорить! Окружающие отмечали, что рисование — это единственный род деятельности, которым Черчилль занимался молча. Всё остальное время он целиком заполнял громогласным красноречием эфирное пространство вокруг себя. Он, можно сказать, повторил подвиг Демосфена: в юности наш любезный сэр был весьма скромен и молчалив, и ему долгие годы пришлось преодолевать эту природную скромность. В чём он весьма преуспел: его полные страсти речи, выверенные до последней виртуальной запятой, составляют золотой фонд мировой риторики.

Великолепные речи Черчилля превосходят даже его книги, коих, кстати сказать, сэр Уинстон наваял в изрядном количестве. Это “История Малакандских полевых частей”, (1898), “Речная война. История нового завоевания Судана” (1899), вышеупомянутая “Саврола…” (1900), четырехтомник “Мировой кризис” (1923–1929), который называют “самыми блестящими военными мемуарами в истории”, генеалогическое исследование “Мальборо: его жизнь и время” (1933–1938), монументальный труд в шести томах “Вторая мировая война” (1848–1954) и “История англоязычных народов” (1956–1958). Кстати, “Вторая мировая война” в первом своем издании разошлась тиражом в 300 тысяч экземпляров и регулярно переиздается по сей день.

В 1953 г. Черчилль получает Нобелевскую премию по литературе за “высокое мастерство произведений исторического и биографического характера, а также за блестящее ораторское искусство, с помощью которого отстаивались высшие человеческие ценности”. Естественно, по факту получения политиком, одним из идеологов “холодной войны”, престижнейшей литературной премии разгорелся скандал. Между тем, Черчилль был не первым непрофессиональным литератором, отмеченным этой наградой: Нобелевскую премию по литературе получали историк Теодор Моммзен (Theodor Mommsen), философ и математик Бертран Рассел (Bertrand Russell).

Черчилля часто упрекали в том, что в его трудах слишком много пышности, риторических фигур и показного, наигранного изящества, и отправляли его со своим “литературным кринолином” в XIX или даже XVIII век. Тем не менее, сэр Черчилль прочно зацепился в веке двадцатом, пусть и создается иногда впечатление, что викторианская эпоха в Англии закончилась именно со смертью Черчилля, а не королевы Виктории. Но образ толстяка в котелке, с сигарой во рту и рукой, поднятой в победном жесте, остается ярчайшим символом ХХ века.

Анна Каневская

При написании статьи были использованы материалы сайта Биографии, Интервью, Истории .

Подписывайся на наш Facebook и будь в курсе всех самых интересных и актуальных новостей!


Комментарии

символов 999

Loading...

информация