Лада Лузина. Вопросы с обложки

На обложке книги “Я + Я” написано следующее: “Лада Лузина: в прошлом самая скандальная журналистка Украины – ныне одна из самых продаваемых писательниц страны. Лучшая писательница года (Приз “Золотой феникс”). Поэт, драматург, театральный критик, художник-график. Окончила строительное ПТУ и театральный институт им. Карпенко-Карого. Постоянная ведущая рубрики “Женский взгляд” в “Женском журнале”. Послушница поэтического Ордена Куртуазных маньеристов”. Так вот, сразу возникает несколько вопросов.

Лада Лузина: “Скандальная журналистика в прошлом”

Во-первых, насколько журналистика для Вас в прошлом, или же в прошлом скандальная журналистика?

– В прошлом скандальная журналистика. Журналистика сама по себе не является прошлым. Хотя и она, несомненно, отошла на задний план. Потому что литература занимает довольно много времени как работа. Если статью можно написать и за один день, то книгу пишешь полгода, иногда – год. Это действительно сложная и долгая работа. Книгу между делом не напишешь.

Ваш имидж скандальной журналистки был продуманным пиар-ходом?

– Нет. Скажем так, в книге “Как я была скандальной журналисткой” есть 13 правил скандальной журналистики. Но главными являются два: если ты будешь честно говорить то, что думаешь, и делать то, что ты хочешь, ты обречен на скандал. Люди крайне редко делают то, что хотят, и говорят то, что думают. У нас в стране это очень неразвито. Как и многое другое.

Когда Вы только появились в шоу-бизнесе, в провокационных ток-шоу (названий которых уже мало кто помнит), Вы были первой и самой известной. В Москве был Отар Кушанашвили, в Киеве – Лада Лузина. Это было начало 1990-х, когда Украина только-только стала независимой. Поэтому для многих Лада Лузина стала как бы архетипом, символов украинской независимости. Вы себя таковой ощущаете?

– Я нисколько не ощущаю себя архетипом украинской независимости. Но я всегда пыталась делать то, что хочется (это, на самом деле, очень трудно), независимо от того, сколько людей мне скажут, что надо поступать по-другому. Наверное, это дало свои результаты.

И из журналистики я ушла, потому что перестало хотеться ею заниматься. Раньше мне было безумно интересно придумывать, конструировать, выдумывать позы, фотографии, способы того, как это правильно позиционировать. Мне тогда очень этого хотелось. Но вдруг стало неинтересно. Захотелось чего-то серьезного. Поэтому то, что было ранее, органично перетекло в другое, хотя и не совсем органично – меня же в какой-то момент уволили из “Бульвара”.

Перед тем, как я стала заниматься литературой, прошло два года. В это время я пробовала всё, что подворачивалось под руку. И я очень рада, что дала себе эти два года, потому что именно тогда я окончательно пришла к выводу, что хочу быть писательницей. Раз я хочу, значит, я буду.

Вы придерживаетесь мнения, высказанного Оскаром Уайльдом: “Если нельзя, но очень хочется, то – можно”?

– Я придерживаюсь мнения, что можно действительно всё, и невозможного действительно нет. Вопрос в том, готов ли ты заплатить по цене за то, что ты хочешь. Я заплатила честно – я начала литературу с первой ступеньки. Конечно, я понимала, что мне проще, чем кому-то другому – мое имя уже знают. Но свои первые рассказы я печатала бесплатно. Меня очень хорошо знали как журналистку и не хотели печатать мои рассказы. Я уговаривала.

И чем же мотивировали отказ?

– Скажем так. Жизнь такова, что для того, чтобы тебя признали все, нужно, чтобы тебя признали все. Ты известна как журналистка, тебе постоянно предлагают написать для самых разных изданий, даже не читая твои тексты. Чтобы стать известной писательницей, мне нужно приложить для это все усилия, использовать весь арсенал возможностей и способов.

И работу с издательством я начала с того, что мне за книжку платили 200 долларов. Это были безумно смешные деньги – столько стоит статья в “Бульваре”. А тут – книжка, которую ты пишешь полгода, или даже год. Но я решила, что все-таки пойду, пусть даже с первой ступени, но до последней. На самом деле, такой путь от самого начала выгоднее. Если ты сразу оказываешься слишком высоко, то малейший толчок может тебя сбить, а ты уже не знаешь, как подняться – ты оказался на вершине случайно.

Я искренне горжусь собой, так как хотя мои доходы в журналистике и литературе не сравнялись, но в литературе они уже появились.

Тиражи Ваших книг очень неплохие, особенно для Украины.

– Своей победой я считаю еще и то, что сразу оговорила, что хочу не гонорар, а процент от тиража. Мне это кажется честным – если купят книгу, то я получу деньги. Если книга не нужна, ее не купят, значит, и денег не получу.

Продолжаем вопросы по обложке. “Лада Лузина – ныне одна из самых продаваемых писательниц страны”. Как пришло решение начать писать книги, а не только статьи для газет и журналов?

– Оно долго ко мне шло. Еще дольше я к нему шла. Помню, что в течение двух лет я говорила, что буду писательницей. При этом ничего не писала. Ну, это классика жанра для меня. Я уже поняла, что подобным поведением я притягиваю к себе ситуацию. Вот я говорю-говорю-говорю, а потом это происходит. Но решение стать писательницей было сознательным.

Журналистика не нравится мне тем, что она сиюмоментна, она не остается. Ты пишешь статью, которая актуальна ровно один день. Когда я писала книгу “Как я была сканадальной журналисткой”, я перечитала кучу своих статей. И пришла в ужас от того, что в файле на 500 страниц нет ни одной актуальной не только на тот, прошедший момент, статьи. Сейчас ни одна из этих статей не представляет ценности. А сколько времени я на них потратила! Кроме того, образ жизни не слишком меня устраивает. На самом деле, я люблю сидеть дома, в четырех стенах. 4 стены и компьютер и, в общем, я счастлива. А журналистика – это активное существования, нужно всё время быть на гребне волны, постоянно пытаться ухватить информацию. То есть писательство и журналистика – это два диаметрально разных образа жизни.

С возрастом выкристаллизовалось желание “оставаться”. Чем мне дороги книжки, так это тем, что их читают и через год, и через два, в идеале, и через сто лет. Они не становятся с годами менее ценными. То есть ты делаешь то, что навсегда. Оно тяжелее, оно дешевле, за это гораздо меньше платят (в журналистике можно заработать намного больше), в это нужно вкладывать намного больше сил. Легче за один или за три дня написать статью, чем книгу за полгода или за год. Но, на мой взгляд, оно того стоит.

Удовлетворение намного больше?

– Да. К тому же всегда есть ощущение того, что журналист должен рассказать о жизни других, а в книгах ты вытаскиваешь из себя, от себя. Ты придумываешь свой идеальный мир, и в нём всё происходит так, как хочешь ты.

Для меня литература – это еще безграничная власть. Власть, которой обладает только Господь Бог. Президент или король такой властью не обладают, какой обладаешь ты в своем писательском мире. Ты можешь сделать действительно всё. Наверное, поэтому я пишу мистические произведения – в них у тебя нет ограничений реальностью.

А нет страха перед мистикой? Холодка внутри от неизведанного, непонятного, загадочного? Или от этого наоборот еще и азарт появляется, еще интереснее?

– Еще интереснее, пожалуй. Потому что если к этому адекватно относится, то мистика и религия находятся очень рядом. И как ни странно я через мистику увлеклась религией, хотя всегда интересовалась религией. Я поняла их взаимосвязь: и то, и другое основано на вере в чудо. Более того, это близко еще и к литературе. Потому что и заговор, и молитва, и литературное произведение обладают способностью что-то менять. В идеале, они представляют собой одно: нечто, что может изменить, заворожить, ввести в определенное состояние, приблизить к пониманию чего-то очень и очень важного.

Получается, Вы придерживаетесь того, что “вначале было слово”? Что слово несет в себе некий заряд?

– Да. Я вообще фанат слов. Бывает я по две недели ищу идеальное для данного контекста слово. Грубо говоря, я знаю, что в этом слове по темпоритму должна быть буква “с” и именно такое-то количество звуков. И пока я не найду подходящий синоним, не успокоюсь. Потому что иначе собьется темпоритм и ощущения от фразы. Что такое темпоритм я знаю еще из театрального института, и знаю, насколько важную роль он играет. Ради него я готова пожертвовать даже очень дорогой мне фразой.

Свои тексты Вы много и подолгу редактируете? Или отдаете в печать, не перечитывая?

– Я редактирую до сумасшествия, по сто раз, причем сто раз – это очень приближено к реальности. Я вычитываю, перевычитываю, откладываю, чтобы посмотреть позже свежим взглядом. Я прошу других прочитать, потому что глаз замыливается. В конце концов, я силой отбираю у себя книгу и отдаю издателю. Потому что могу править до бесконечности. И это не самое смешное. Я продолжаю вносить правки даже тогда, когда книга напечатана, я прошу издателя ее переверстать, хотя бы немного (смеется – прим. ред.).

То есть у Вас страсть перфекционистки, постоянное стремление к совершенству?

– Да. Подобным страдал художник Дега. Он рисовал картину до тех пор, пока не портил рисунок. И чтобы очередной рисунок не погиб, друзья отбирали у него холсты и картон.

Так же и я стараюсь отобрать у себя текст. Но не всегда получается. Например, после того, как “Киевские ведьмы” вышли в большом стандартном издании, я внесла изменения, вплоть до того, что добавила еще одну сцену. Так что покет-версия отличается от стандартной.

“Киевские ведьмы” базируются на киевских легендах, а Киев в этом плане – бездна. Я бы сравнила его со шкатулкой. Как только ее открываешь, копаешься в ней, ищешь что-нибудь эдакое, открывается огромное количество удивительных вещей. И ты только поражаешься: почему до тебя мало кто изучал эту шкатулку. “Киевских ведьм” я придумала как триптих, но сейчас уже не представляю, как уместить всё в три тома.

В романе есть тема Владимирского собора, Васнецова, Кирилловской церкви и Врубеля. Фигурирует и Богоматерь из Владимирского. Уже издав книгу, я наткнулась на интереснейший факт, который прекрасно ложился на идею романа. Оказывается, когда Cобор был только возведен (а его строили около 20 лет), когда еще Васнецова не пригласили его расписывать, стены были только отштукатурены, за алтарь вошли Прахов (он курировал роспись Владимирского) с неким меценатом и обомлели. На штукатурке в заалтарной нише проступил лик Мадонны. Ну, и как я могла пропустить этот факт?

Лада Лузина: Булгаков научил меня любить этот Город

Удивительные вещи иногда происходят. У Вас довольно много произведений привязаны к Киеву. Где в Киеве Вы чувствуете себя наиболее комфортно?

– Я не первый раз отвечаю на этот вопрос и у меня было достаточно времени, чтобы четко сформулировать ответ и для себя. Это Владимирский собор и Музей Булгакова на Андреевском спуске, 13. Музей Булгакова – это место, в которое я должна приходить хотя бы раз в год.

Владимирский собор я посещаю чаще, конечно же. Он прошел со мной через детство, это мой собор. Надеюсь, что именно там я буду венчаться. Все свои проблемы я шла решать именно туда. Там у меня есть определенная икона, с которой у меня определенные отношения. Ну, и еще я считаю его самым красивым собором в мире.

Кроме того, Васнецов, который расписывал Владимирский, – глубоко верующий человек, прочувствовавший веру. Он должен был стать священником, только в последний момент он решил поступать в Академию художеств. Но трепетное отношение к вере он пронёс через всю жизнь. Для меня это важно.

Если проводить параллели с Врубелем (он расписывал Кирилловскую церковь – прим. ред.), то он сомневался в вере. Кирилловская церковь очень необычная, языческая, поэтому в ней испытываешь спорные ощущения.

А что Вас привлекает в Музее Булгакова? Необычное устройство музея или мистическая фигура Михаила Афанасьевича?

– Булгаков – фигура наиболее мне близкая. Он для меня не просто учитель, а мое оправдание. Я нахожу с ним и собой довольно много общего. Он всю жизнь решал для себя проблему дьявола. Я всю жизнь решаю проблему дьявола, ведьм, мистики. Причем особых внешних оснований для этого нет. Просто с детства меня мучает эта проблема. Плюс, Булгаков – единственный настолько мной любимый и уважаемый писатель Киева. Он научил меня любить этот Город. Потому что сам любил его фанатично.

Но, наверняка, есть что-то, что Вам не нравится в Киеве?

– Да. Люди. Не желающие замечать свой Город. “Киевских ведьм” я начала писать именно для того, что бы они обратили внимание на Киев. Я по себе знаю: можно десять лет ходить мимо самого удивительного места и просто не замечать его – глаз замыливается. А как только вглядываешься – видишь бездну. Ведь кроме всего прочего, это и очень старый город. В “Киевских ведьмах” есть момент, когда героиня входит во Владимирский собор и останавливается на плите, которая не менялась с момента возведения собора. И начинает вспоминать, сколько великих людей Киева проходили через эту плиту: Ахматова, Булгаков, Николай Второй, Паустовский, Параджанов, Васнецов, Врубель… Она понимает, что историю Киева можно изучать даже по вот этой одной плите.