Данте Алигьери “Божественная комедия”. Чистилище

ЧИСТИЛИЩЕ

Да помогут мне Музы воспеть второе царство! Его страж старец Катон встретил нас неприветливо. Вергилий объяснил и, желая умилостивить Катона, тепло отозвался о его жене Марции. Мы подошли к морю. В прибрежных травах — обильная роса. Ею Вергилий смыл с моего лица копоть Ада.

К нам плывет управляемый ангелом челн. В нем души усопших, которым посчастливилось не попасть в Ад. Причалили, сошли на берег, и ангел уплыл. Тени прибывших столпились вокруг нас, и в одной я узнал своего друга, певца Козеллу. Хотел обнять его, но тень бесплотна — я обнял самого себя. Козелла по моей просьбе запел про любовь, все заслушались, но тут появился Катон, на всех накричал, и мы заспешили к горе Чистилища.

Вергилий недоволен собою: дал повод накричать на себя... Теперь нам нужно разведать предстоящую дорогу. Умершие только что заметили, что я не тень: не пропускаю сквозь себя свет. Удивились. Вергилий все им объяснил.

Спешим к подножию горы. Близ большого камня расположилась группа не очень торопящихся к восхождению наверх. Среди этих ленивцев я узнал своего приятеля Белакву. Приятно видеть, что он, при жизни враг всякой спешки, верен себе.

В предгорьях Чистилища — тени жертв насильственной смерти. Многие из них были грешниками, но, прощаясь с жизнью, успели искренне покаяться и потому не попали в Ад. Неподалеку мы увидели величественную тень Сорделло. Он и Вергилий, узнав друг в друге земляков (мантуанцев), братски обнялись. Сорделло согласен быть нашим проводником к Чистилищу. Для него большая честь помочь Вергилию. Беседуя, мы подошли к цветущей ароматной долине, где, готовясь к ночлегу, расположились тени высокопоставленных особ — европейских государей. Мы издали наблюдали за ними, слушая их согласное пение.

Настал вечерний час, когда желания влекут отплывших обратно, к любимым. В долину отдыха земных властителей заполз было коварный змей соблазна, но прилетевшие ангелы изгнали его.

Я прилег на траву, заснул и во сне был перенесен к вратам Чистилища. Охранявший их ангел семь раз начертал на моем лбу одну и ту же букву — первую в слове “грех” (семь смертных грехов; эти буквы будут поочередно стерты с моего лба по мере восхождения на чистилищную гору). Мы вошли во второе царство загробного мира, ворота закрылись за нами.

Мы в первом круге Чистилища, где искупают свой грех гордецы. В посрамление гордыни здесь воздвигнуты изваяния, воплощающие идею подвига смирения. А вот тени очищающихся гордецов: при жизни несгибаемые, здесь они в наказание за свой грех гнутся под тяжестью наваленных на них каменных глыб. “Отче наш...” — поют гордецы. Среди них — художник-миниатюрист Одериз, при жизни кичившийся своей громкой славой. Теперь он осознал, что кичиться нечем: все равны перед лицом смерти — и ветхий старец, и младенец, а слава приходит и уходит. Чем раньше это поймешь и найдешь в себе силы обуздать свою гордыню, тем лучше.

Под ногами барельефы с сюжетами наказанной гордыни: низверженные с небес Люцифер и Бриарей, царь Саул, Олоферн и другие.

Явившийся ангел стер с моего лба одну из семи букв — в знак того, что грех гордыни мною преодолен. Вергилий улыбнулся мне. Поднялись во второй круг. Здесь завистники, они временно ослеплены, их бывшие “завидущими” глаза ничего не видят. Вот женщина, из зависти желавшая зла своим землякам и радовавшаяся их неудачам... В этом круге я после смерти буду очищаться недолго, ибо редко и мало кому завидовал. В тишине громоподобно звучат слова первого завистника — Каина: “Меня убьет тот, кто встретит!” В страхе я приник к Вергилию, и тот сказал, что высший вечный свет недоступен завистникам, увлеченным земными приманками.

Миновали второй круг. Снова явился ангел, и вот на моем лбу остались лишь пять букв. Мы в третьем круге. Перед нашими взорами пронеслось жестокое видение человеческой ярости (толпа забила каменьями кроткого юношу). В этом круге очищаются одержимые гневом. Даже в потемках Ада не было такой черной мглы, как в этом круге. Ломбардец Марко разговорился со мной и высказал мысль о том, что нельзя все происходящее на свете понимать как следствие деятельности высших небесных сил: это значило бы отрицать свободу человеческой воли и снимать с человека ответственность за содеянное им.

Я почувствовал прикосновение ангельского крыла к моему лбу — стерта еще одна буква. Мы поднялись в круг четвертый, освещаемые последним лучом заката. Здесь очищаются ленивые. Ленивцы здесь должны стремительно бегать, не допуская никакого потворства своему греху. Пусть вдохновляются примерами пресвятой девы Марии, которой приходилось спешить, или Цезаря с его поразительной расторопностью. Пробежали мимо нас, скрылись.

Сплю и вижу сон: омерзительная баба, на моих глазах превратившаяся в красавицу, которая тут же была посрамлена и превращена в еще худшую уродину (вот она, мнимая привлекательность порока!). Исчезла еще одна буква с моего лба: значит, я победил такой порок, как лень.

Поднимаемся в круг пятый — к скупцам и расточителям. Случилось землетрясение. Оказалось, оно вызвано ликованием по поводу того, что одна из душ очистилась и готова к восхождению: это римский поэт Стаций, поклонник Вергилия, обрадовавшийся тому, что отныне будет сопровождать нас в пути к чистилищной вершине.

С моего лба стерта еще одна буква. Теперь мы в круге шестом, где очищаются чревоугодники. Бывшим чревоугодникам суждены муки голода. Среди них я обнаружил своего покойного друга и земляка Форезе. Поговорили, поругали Флоренцию, Форезе осуждающе отозвался о распутных дамах города. Я рассказал приятелю о Вергилии и о своих надеждах увидеть в загробном мире любимую мою Беатриче.

С одним из чревоугодников, поэтом старой школы, у меня произошел разговор о литературе. Он признал, что мои единомышленники, сторонники “нового сладостного стиля”, достигли в поэзии гораздо большего, нежели он и близкие к нему мастера.

Стерта предпоследняя буква с моего лба, и мне открыт путь в высший, седьмой круг Чистилища. А я все вспоминаю худых чревоугодников: как они так отощали? Ведь это тени, а не тела. Вергилии пояснил: тени, хоть и бесплотны, точь-в-точь повторяют очертания тел. В седьмом круге, очищаются сладострастники. Они горят в огне, поют и восславляют примеры воздержания и целомудрия. Сладострастники разделились на две группы: предававшиеся однополой любви и не знавшие меры в разнополой. Среди последних — поэты Гвидо Гвиницелли и провансалец Арнальд, изысканно приветствовавший нас на своем наречии.

А теперь нам самим надо пройти сквозь стену огня. Я испугался, но мой наставник сказал, что это путь к Беатриче (к Земному Раю, расположенному на вершине горы). И вот мы втроем (Стаций с нами) идем, палимые пламенем. Вечереет, мы остановились на отдых, я поспал; а когда проснулся, Вергилий обратился ко мне с последним словом напутствия и одобрения: отныне он замолчит...

Мы в Земном Раю, в цветущей, оглашаемой щебетом птиц роще. Я увидел прекрасную донну, поющую и собирающую цветы. Она рассказала, что здесь был золотой век, блюлась невинность, но потом счастье первых людей было погублено в грехе. Я посмотрел на Вергилия и Стация: оба блаженно улыбались. О Ева! Тут было так хорошо, ты же все погубила своим дерзаньем! Мимо нас плывут живые огни, под ними шествуют праведные старцы в белоснежных одеждах, увенчанные розами и лилиями, танцуют красавицы. Я не мог наглядеться.

И вдруг я увидел ту, которую люблю. Потрясенный, я сделал невольное движение, стремясь прижаться к Вергилию. Но он исчез! Я зарыдал. “Данте, Вергилий не вернется. Но плакать тебе придется не по нему. Вглядись в меня, это я, Беатриче! А ты как попал сюда?” — гневно спросила она. Тут некий голос спросил ее, почему она так строга ко мне. Она ответила, что я, прельщенный приманкой наслаждений, был неверен ей после ее смерти. Меня душат слезы стыда и раскаяния, я опустил голову. “Подними бороду!” — резко сказала она, не веля отводить от нее глаза. Я лишился чувств, а очнулся погруженным в Лету — реку, дарующую забвение грехов. После десятилетней разлуки я глядел в очи любимой, и зрение мое на время померкло от их ослепительного блеска. Прозрев, я увидел много прекрасного в Земном Раю, но вдруг на смену всему этому пришли жестокие видения: чудовища, поругание святыни, распутство. Беатриче глубоко скорбела, понимая, сколько дурного кроется в этих видениях, но выразила уверенность в том, что силы добра в конечном счете победят зло. Мы подошли к реке Эвное, попив из которой, укрепляешь память о совершенном тобою добре. Я и Стаций омылись в этой реке. Глоток ее сладчайшей воды влил в меня новые силы. Теперь я чист и достоин подняться на звезды.