Первым удивился доктор: “Такого я еще не слышал!”. Пекарь Фернандо, не успев еще отряхнуть с одежды муку, мчался целовать любимую жену Адель, больничные сестры всё суетились с инструментами, а младенец не унимался, силой маленьких легких поздравляя мир с рождением новой жизни и еще чего-то важного.
Много позже отец скажет сыну: “Мальчик, ты неплохо поёшь, но ты — не Карузо. Так что перестань заниматься ерундой и осваивай серьезную профессию”.
И он ответил — себе: “Да, есть Карузо. Но должен быть и Паваротти”.
Его первой сценой был кухонный стол. На него ставили малыша, и Лучано пел для родителей, бабушки, прабабушки и тети. И воровал он не конфеты, а пластинки из папиного стола, закрывался в спальне и часами слушал арии из опер.
Родители мечтали, чтобы их сын стал преподавателем гимнастики. Лучано даже закончил педагогический институт.
Более 40 лет карьеры, 315 сольных концертов, 331 участие в совместных представлениях, 1266 выступлений в 60 странах мира, главные партии в 26 операх… С завидной регулярностью, несколько раз в год, он делает официальные заявления для прессы и та грустно констатирует: “Самый известный тенор мира покинет сцену”.
Перед выступлением он всегда занят — обязательно нужно подвести брови, в кармане у него всегда ржавый гвоздь… А еще Лучано Паваротти не знает нот.
О нотах:
— Мой отец тоже не знал производственной технологии выпечки хлеба. Однако за его булочками всегда выстраивалась очередь. Мне кажется, всякое искусство — это прежде всего какое-то чутье. Ференц Лист ноты называл знаками настроения: здесь музыкант радуется, здесь огорчается. Вот крик его боли. Вот стон любви. На нотных листах я ставлю свои знаки — знаки движения моей души. Эту тайнопись мой голос читает безупречно.
О гвоздях:
— У каждого человека должна быть своя примета — это так помогает жить! Когда есть талисман, тебе кажется, что ты защищен небесными силами от провала. Когда мой отец отъезжал в город, мать всегда клала ему в карман гвоздь: “Чтобы не сглазили женщины”. Отец был красивым мужчиной. Когда я начал петь, мама тоже стала класть гвоздь мне в карман: “У тебя будут завистники, они не упустят возможности вышибить тебя из седла”. Уверен, что мамин гвоздь помог мне одержать успех на первом выступлении, где я исполнил арию из “Богемы” Пуччини. Гвоздик со временем заржавел, но я храню его.
О грусти в глазах:
— ... Такими их создала природа. Может быть, в них — отражение трудного детства, смерть близких. А еще в моих глазах — грусть героев, страдающих от неразделенной любви и несправедливости. Моя душа занята музыкой. Я жажду научиться управлять ею. Но всегда что-то неумолимо ускользает от тебя, уходит за горизонт... И опять нужно покорять новые вершины. А годы уже не те.
О жизни (смерти):
— Было так, словно Господь схватил меня за шиворот и сказал: “Ты так равнодушен к жизни. Вот познай, что такое смерть”. Самолет раскололся пополам, и за следующие семь или восемь секунд вся моя жизнь от рождения до этого момента пронеслась перед моими глазами. И в тот момент я понял, что жизнь следует принимать такой, какая она есть, и наслаждаться ею в полной мере. Отдаваться ей всеми своими силами.
Да, похоже, он готов к смерти. Уже 53 года готов, после того как перенес очень тяжелую болезнь (столбняк) и был так близок к небытию. Позже он пережил авиакатастрофу в Нью-Йорке.
Он указывает на картины, раскрашенные в ядовито-зеленые и жгуче-синие цвета. Это его картины. Он говорит: “Вот это мои цвета, цвета моей души. Я пытаюсь передать эти же цвета своим голосом, но окраска моего голоса — от природы”.
…Однажды он отказался от выступления, заявив, что не собирается задыхаться на сцене, где столько пыли. А во время спектакля “Отелло” он, сидя на высоком кожаном троне, закусывал, когда его коллеги пели свои партии. Легенда, икона, он устраивает бешеные истерики персоналу. И только один-единственный женский взгляд способен их унять.
Женщины — его слабость. У Паваротти восемь или девять секретарш.
“Будь моя воля, я бы позволил женщинам править миром”.
Когда-то Николетта договаривалась о концертах, гастролях, вела бизнес, совершала миллионные сделки с недвижимостью, принимала факсы, слушая непонятный для Паваротти рок. Она была его секретаршей.
Ради нее он расстался с женой Адуей, с которой прожил 35 лет.
— Сейчас я слоняюсь босиком по берегу моря, пою Николетте колыбельные, готовлю ей по утрам яичницу со шпинатом и слушаю с ней наших любимых “Роллинг Стоунз”.
От нового брака у Паваротти — молодость и малышка-дочь, он продолжает восхищаться женщинами и назначать даты окончания карьеры — “После этого числа я не буду больше петь даже в ванной, находясь под душем”.
Утверждает, что начал исследовать этот мир в четыре года и до сих пор не познал его. Говорит, понять женщину — все равно, что познать мир до конца.
“Но я не хочу. Иначе будет скучно”
Сейчас Лучано Паваротти 70 лет. Он остается единственным в мире тенором, обладающим искусством средневековых менестрелли: своим пением способных доводить женщин до экстаза.
Лариса Мальцева