Апокалипсис – "Никакого «эпоса» нет и в помине"

Конечно не Иисус, но выглядит (отдадим должное кастингу) как Бог. Как молодой Бог. Да и миссия его в этом фильме — миссия спасителя.

Начало фильма несколько озадачивает. Не столько кровавым финалом беспорядочно-хаотичной индейской охоты, сколько странным поведением самих индейцев-охотников, которые со своими шутками и розыгрышами больше похожи на американских ковбоев или водителей-дальнобойщиков.

Генеральную линию обозначил отец главного героя: "Мой отец охотился в этом лесу, я охочусь в этом лесу, и мой сын будет охотиться в этом лесу". Сохранение своего рода — вот главная цель Лапы Ягуара — сына своего отца и отца своих детей. Внезапное нападение охотников за живым товаром, пленение и гибель сородичей обозначили начало борьбы главного героя за своё выживание и спасение попавших в западню жены и ребёнка.

То, что дальше происходит с Лапой Ягуара, можно условно назвать "туда и обратно". Собственно, и сам фильм также делится на две контрастирующие одна с другой части. Поход в город пирамид оказывается долгим и тягучим, очевидно, с одной целью — дать покрасоваться и поглумиться так называемому "главгаду" этой картины, страшному на лицо, но чрезвычайно предсказуемому в своих поступках.

Дух предопределённости витает над этим фильмом. Он весь скроен из цитат и повторов стандартных детективных триллеров, коих тьмы и тьмы. Посему, наблюдая начало какой-либо сцены, вы уже можете с полной уверенностью предсказать итог происходящего действия. А мистическое пророчество обезумевшей девы так и вовсе сняло пелену тайны с дальнейших событий, расшифровать его любителям мистики — раз плюнуть.

Ритуальная сцена в городе пирамид могла бы стать кульминацией (ну хотя бы одной из кульминаций) картины, но не стала. Когда вам чётко обозначили, кто есть главный гад, а кто — главный герой, можете быть уверены, пока есть эти двое, шоу будет продолжаться. А если фильм достиг лишь середины хронометража, значит, это не конец. Да и предзнаменование ещё не сбылось.
Скатившись с вершины пирамиды, фильм , наконец, обрёл скорость и темп. Немудрено — погоня. Жертва, охотники и природа. Ничего лишнего. Здесь, закрыв глаза на штампы, можно любоваться видами тропического леса, водопадом и бегущим Руди Янбладом. Отменное единение дикой природы и дикаря, удивительная пластика тела и лихое трюкачество. Добавим к этому хорошую игру, замеченную ещё в первой, насыщенной драматическими событиями, части фильма, и уже можно говорить об открытии нового этнически окрашенного умелого актёра.

Единственное, что мешает в полной мере насладиться происходящим, — это камера оператора, присутствие которой в темповых движениях просто лезет в глаза. Выбор цифровой камеры для видовых съёмок оказался неоправданным. Ещё большей ошибкой стал отказ от какой-либо технической обработки отснятого материала. В итоге, "эффект присутствия", которого так хотел Мэл Гибсон, был вытеснен "эффектом демонстрации". Псевдо-документальная манера съёмки отстраняет зрителя от картины, фрагментируя её на выпадающие части, когда к своему ужасу понимаешь, что не ты бежишь рядом с Лапой Ягуара, а оператор катится рядом с ним на своей тележке или летит на операторском кране (эффект, который всегда испытываешь при просмотре роликов о съёмках фильмов).

Эти ощущения усугубляются "размытостью" картинки, возникающей при движении охотящейся за стремительными перемещениями внутри кадра камеры, потому что раз за разом между твоим глазом и изображением на экране есть глаз оператора, который всегда оказывается не внутри кадра, а снаружи. В угоду эффекту скорости пожертвовали эффектом сопричастности зрителя, как если бы съёмка велась глазами самих действующих лиц (движение живых глаз никогда не создаёт размытости увиденного, размытость — удел техники), позволяя тем, кто находится вне экрана, видеть кадр глазами тех, кто находится внутри него.
Всё же хорошо, что оператор временами берёт паузу, позволяя нам осмотреться по сторонам, да и главному герою, всё-таки надо дать передышку, чтобы его "бег зайца через поля" (джунгли) окончательно не превратился в похождения Арнольда Шварценеггера в "Хищнике".

Разумеется, произнесённое пророчество сбудется, все узелки развяжутся, оставив нам одну яркую нить по имени Руди Янблад. Он держит на себе весь фильм, не давая нам затосковать от скуки. И уже начинаешь радоваться, что среди майя завёлся такой красавчик, как узнаёшь, что Руди — американский индеец, да и не он один оказался имитатором членов чужого племени. Провозгласив своей целью "правдоподобность", Мэл Гибсон не особо следовал обозначенным курсом, отодвинув самих индейцев майя на периферию, в массовку и пару этнографических сцен.
Представление о правдоподобности реализуется Мэлом Гибсоном, главным образом, в декорациях, сдержанно экономных по материалам костюмах и гриме актёров. Татуированные тела, деформированные уши, скопированные с древних фресок прически, высокоэстетичный пирсинг на лицах индейцев являются отдельным художественным произведением, их фото сами просятся на страницы альбомов и календарей. А вот картонно-пенопластовые пирамиды лишены монументальности, напоминая макетные коробки какой-нибудь диорамы. В итоге — единственный эпизод, заслуживающий одобрительного "Так и было" — случившаяся в начале картины сцена с участием однорукого индейского старца. Про всё остальное — сомнительное: "А было ли так?"