Михаил Елизаров “Ногти”

Михаил Елизаров – харьковчанин, представляющийся ганноверцем, самородок 29 лет, певун-баритон, краснобай, hooligan и очень сильный мастер слова. Его харьковские одноклассники лет через двадцать будут писать о нём мемуары.

“Ногти” – его первый и пока единственный сборник рассказов; роман ожидается, но пока еще “недосочинен”. Хотя и по рассказам сразу видно, что этот дебют – из тех, которые входят в историю литературы: так, Гоголь начал с “Вечеров на хуторе близ Диканьки”, Пелевин – с “Синего фонаря” etc. Все, кто читал хоть пару рассказов Елизарова, сходятся в том, что они поразительным образом напоминают одновременно Сорокина, Пелевина и Мамлеева. Елизаров великолепен в метафорах и подборе прилагательных. Иногда возникает чувство, что он нарочно пишет не на родном для себя языке, из какой-то инфернальной зловредности; так, должно быть, ощущают некоторую болезненную тучность в поздней прозе Набокова коренные носители английского. “Що занадтo, то не здраво” – излишества утомительны. Елизаров громоздким переростком плещется в смешных словах и чьих-то сюжетах, словно в фарфоровой ванночке для малюток.

Дурного в том нет; напротив, его хочется цитировать абзацами: “Тихого нрава и покладистого характера, секретарша Лариса Васильевна рассчитывала прожить долгую жизнь. Для этого она избегала всего короткого: носила только длинные платья, отпускала волосы и ногти, делала при ходьбе широкие шаги, читала многотомные эпопеи, а встречающиеся в речи маленькие слова увеличивала ласкательными суффиксами”. Некоторые из сюжетов Елизарова уже гуляют по Москве в виде анекдотов – про сифилис, про большой и толстый, про допрос.

Чуть ли не половина рассказов озаглавлена по первому предложению – так подчеркивается приоритет отдельного высказывания над целым произведением: “Почему не удавили детской шапочкой?”, “Поиграем в корову?”, “Это сейчас я завистливый”. Елизаров – фразёр в лучшем смысле, его неискренность и кривляние требуют соответствующей ходульной стилистики. Кроме того, все эти названия закрепляют за новеллами статус этюдов в жанре “гости съехались на дачу”. Столь же откровенно нелепо эти названия приравнивают текст к поэтическому. Елизаров охотно играет с виршеплетством. Рассказ “Вот и настал час” написан с каким-то непередаваемо фальшивым, птибурдуковским ритмическим подвыванием. А рассказ “На мгновение он ослеп” оказывается прозаическим переложением песни “Четвертые сутки пылают станицы”.

Елизаровские “нобелевские сюжетцы” вписываются в раздел “черный юмор”; его лирический герой груб, бессердечен, эгоистичен, сексуально озабочен и шутлив. Вообще, среднестатистический персонаж Елизарова – урод, не обязательно физиологический, как герои “Ногтей”, горбуны и гидроцефалы. “Комическая неизвестность” автора, например, тоже позволяет ему причислить себя к этой категории – и начать очередную серию причитаний: “Почему не удавили детской шапочкой, почему не вытянули тонкую, в пушистых иглах нить, не накинули петельку на бледное горлышко?” Елизаров не боится юродствовать перед публикой, никогда не слыхавшей о Лотреамоне. Лотреамон – это баритон, который не стесняется пищать фальцетом. Вам это что-то напоминает?

По материалам: Аfisha.ru (Л. Данилкин).