Олег Зайончковский “Сергеев и городок”

Прозаик из Подмосковья Олег Зайончковский дебютировал в 2004 году, и весьма успешно. Его первая книга “Сергеев и городок” вошла в шорт-лист престижнейшего “Букера”. Правда, заветную премию не получила, но всё еще впереди.

В последние годы в русской литературе появляется всё больше произведений “о глубинке”. Сборник рассказов “Сергеев и городок” можно назвать провинциальной хроникой. Герои Зайончковского живут “правильно”. И смешной художник Уткин. И сочетающий немецкую деловитость с русскими запоями бизнесмен Бок. И работяга Степанов, который на суде просит пожалеть чуть не угробившего его придурка (“Трое детей – кто кы-кормить будет?”). И старый еврей, часовой мастер, дочь которого уехала в Америку и вышла замуж за гея-адвоката. И священник отец Михаил, и сам Сергеев. А как это – “правильно”? Грязь кругом, поножовщина, бардак – что при советской власти, что при постсоветской.

В финале одного из рассказов о “городке” и “правильных людях” сквозной герой книги, тот, что носит фамилию Сергеев и, судя по всему, замещает автора, заводит разговор с невропатологом Бурденко, прозванным Травкиным за любовь к целебным растениям:

– Скажи, Тарасыч, как тебя угораздило столько детей настрогать?

– Да Бог его знает… Наверное, порода такая. Нас самих двенадцать детей было, только померли уси в голод. Слыхал, голод на Украине був? Ось и я недомэрок…

– Что это ты по-хохляцки заговорил? Слыхал. Но ты, небось, лучше бы жил, если б не эта твоя порода.

– Лучше – это как? Считаешь, я неправильно живу? – он посмотрел на Сергеева взглядом психиатра.

Тот, смутясь, улыбнулся:

– Нет… не то. Извини, я глупость сказал.

Здесь хочется выделить и осмыслить каждое слово, каждый интонационный жест. И протянуть нити к другим рассказам – и к тем страшным сюжетам из советской истории, что распылены в воздухе “городка” и всплывают в связи то с одним, то с другим горожанином, и к их сегодняшнему бытию. Мастерство мастерством (а оно бесспорно!), но чего бы оно стоило без спокойной и гордой отповеди Травкина (не пьющего, не курящего, не снимающего при визитах обувь – “мало кто догадывался, что виной тому не бескультурье, а дырявые носки”) и ответного смущения Сергеева.

Потому прозвучавшие накануне вручения “Букера–2004” сопоставления Зайончковского с Шукшиным кажутся поверхностными. Шукшин писал о надрыве, Зайончковский пишет о чувстве собственного достоинства. Боли, ужаса, бед в “городке” хватает – и Сергеев, которому всяко в жизни пришлось, не случайно в предпоследнем рассказе вроде бы погибает, пытаясь вытащить из горящей больницы парализованную бабушку. Но в финале монолог мужика в бане, перекликающийся с зачином книги, слушает опять некто Сергеев, однофамилец какого-то писателя, пишущего про “городок” и его “растительную жизнь”.

По материалам Немзерески (Андрей Немзер).