Те, у кого за Линча сердце продолжает болеть, очевидно, заметят, что в процессе создания «Империи» он разорил не только изрядную часть прогрессивной Америки, но уже и дружественной Польши.
К тому же он подточил благополучие хорошей женщины, актрисы Лоры Дерн, которая выступила как основной продюсер фильма, а также исполнила главную роль (несколько, много главных ролей) с очевидной потерей нервных клеток и даже нервных окончаний.
Если и можно провести какие-то близкие, хоть чем-то понятные и корявые параллели, то можно сказать, что «Империя» по уровню оскорбительного небрежения зрительским комфортом стоит где-то рядом с «Хрусталев, машину!» нашего Германа. Впрочем, можно расценить уровень сложности и наоборот – как уровень полного доверия, сердечного жеста. Ты, мол, зритель, такой же, как и я, чем ты хуже меня, зритель? Чего я буду гордиться и снимать так, словно все сложное может понять только киношная камарилья? Иди, будешь дорогим гостем, садись здесь, двигайся поближе, еще ближе – а, ближе некуда? А ты давай, проникай, шевелись, протискивайся, вдавливайся, не стесняйся! Большая часть зрителей, расшвыривая поп-корн, несется к выходу. Оставшийся костяк, хребет, можно сказать, синефилии, остается сидеть и когда уползут бесконечные титры, пересчитавшие тех, кто доверился доброму Линчу.
Картина, снятая тряской любительской камерой, зеркалит, перекидывает слои реальности вверх-вниз, попадая ими в различные времена, а что еще милее – в разнообразные формы восприятия.
То есть, когда начинается рассказ о киноактрисе Никки Грейс, которая получила роль в фильме и играет эту роль, физический способ восприятия экрана один. Поскольку картина, в которой снимается Никки, проклята каким-то проклятьем польских цыган, то появляется линия, рассказывающая непростое про польских цыган, и это куски уже другого кино, тоже гениального. Но разобраться в нем мешают осколки третьего фильма, снятого уже совсем иначе. Ведь серьезный муж предупреждал Никки не связываться с ее партнером по съемкам и актера этого предупреждал, но любовь снималась и случилась, и теперь актриса попадает в изнанку своей действительности, бегает за декорациями в тот момент, когда она же, Никки, сидит с режиссером и партнером на первой читке роли. И сидит, что примечательно, несколько дней назад.
Явочная квартира между этими непростыми явлениями – номерок в дешевом мотеле, куда иногда забредают все подряд, и иногда герои не те, кем они кажутся, потому что они уже другие люди, догадывающиеся, что где-то оставлены их основные сущности. Скажем честно: это только начало событий. Первые часа полтора. Действие прерывается появлением группы девушек с песнями и прочими вставными номерами, которые подбадривают или обсуждают героиню, а также появляются куски ситкома про огромных человекоподобных кроликов (эти куски Линч любовно выкладывал на своем сайте сильно загодя).
Путешествие по подсознанию окончательно лишилось у этого режиссера глазури, попартовой хитрости, торжественности или однозначной ужасности.
Все это, конечно, осталось – и ужас, и хитрость, и понатыканные в итоге повсюду кинокамеры с микрофонами, но во «Внутренней империи» уже не только герои измученные, изумленные пешки. Здесь уже все способы снимать кино и все способы кино воспринимать пляшут под режиссерскую дудку. Смотреть это – все равно что разгрузить вагон с мировой кинематографией или понять и надсмеяться надо всем психоанализом за три часа. Пролететь по американским горкам чужого мозга, залетев в свой.
Устроив этот почти непристойный кинематографический шабаш, режиссер добивается своего мытьем и катаньем. Сменой цветного изображения и ч/б, сверхкрупными планами и почти полной потерей освещения, сменой резкости и еще какими-то фокусами вкупе с перемещением героев, их раздвоением и умножением, – всем этим он дезориентирует и затаскивает в пределы Внутренней Империи, внутрь самого процесса сознания. Его отрывочности, всполохов, мгновенных обрывочных фантазий «а что было бы, если», вспышек памяти, залетов и загибов страха и воображения. Закономерно, что в конце выясняется, что героиня, мечась иголкой в швейной машинке, прошивая собой лоскуты времени и пространства, добилась освобождения другой женщины от морока и плена. Надо ли говорить, что та женщина – полька, но, с другой стороны, она кусок и главной героини тоже. Проклинать режиссера за неразбериху не останется сил, так он вымотает поклонников тремя как минимум ложными концовками и слезно-веселым катарсисом.
В конце концов он расколдует щедрой рукой всех героев, а у зрителя останется ощущение, что он три часа что-то в полной мере, с силой ощущал. А признайтесь, сегодня даже иллюзия этой полной меры стоит дорого.
Выбежавшие из зала предатели скажут, что Линч устарел и окончательно запутался. Оставшиеся убедятся, что в одном Линче кроется сто и каждого стоит смотреть. Эти взгляды и реальности имеют право на существование, а их болезненный разлад добавит невидимого напряжения в этом мире. Мир в это время смотрит «Человека-паука».
Коментарі