Далее Белохвостикова тайком выводит лошадь на улицы Москвы, и до конца фильма обе блуждают по столице, время от времени теряя друг друга и создавая метафору заброшенности и одинокости в грубом жестоком мире. За обеими на тачке-живодерне гоняется волосатый тип с гнусным лицом. Белохвостикова в экзальтации пытается привести лошадь домой и поселить ее в комнате с балконом, потом хочет сесть с лошадью в трамвай и в конечном итоге ночует с нею в трамвайном парке, который находится между тюрьмой и сумасшедшим домом, создавая метафору всеобщего сюра. На территории парка люди, по-видимому, бежавшие из тюрьмы, пытаются улететь на воздушном шаре, но безуспешно. Вы понимаете, что это, наверное, тоже метафора, но не понимаете, чего именно.
Тут в трамвае просыпается грязный бомж с помятым лицом, видит Белохвостикову и кричит от ужаса, решив, что у него белая горячка. Но присмотревшись, влюбляется, снимает замасленный армяк, оказывается в крахмальной рубашке и бабочке скрипача-виртуоза, надевает улыбку Ивара Калныньша и исполняет этюд замечательного композитора Исаака Шварца. У Белохвостиковой возникает потребность танцевать, что она и делает на трамвайных путях, имитируя, по-видимому, Джельсомину из феллиниевой "Дороги". Двое одиноких встретились в этом мире, стоп-кадр, хэппи-энд.
Здесь возникают вопросы. Например, почему светская львица, посещающая вернисажи и пьющая там шампанское, оказывается на положении бомжихи. Почему она, только что блиставшая в свете, вдруг так невероятно одинока, что ей некому руку подать, кроме бомжа-пьянчуги. И что пила-ела бедняга лошадь, ночуя в трамвае. И что теперь будет с нею, когда Белохвостикова с Калныньшем нашли друг друга, и третий, похоже, тут лишний. И куда делись колбасники, которые охотились за Белохвостиковой.
Назрел также вопрос, почему это вообще "год лошади", если действие свернулось за один день. И причем тут созвездие Скорпиона. И какое все это имеет художественно-философское значение в столь амбициозном проекте.
Ответов нет, зато есть ряд необязательных концертных номеров, на которые приглашены очень известные артисты. Нина Русланова с Михаилом Ульяновым играют пару не очень психически здоровых жильцов Белохвостиковой и сразу исчезают. Александр Адабашьян играет какого-то надутого человека, вероятно, мафиозо, который сидит в резиденции в стиле фильма "Судьба резидента", говорит неясные абсурдистские тексты, почему-то пугается Белохвостиковой и особенно лошади и спешно уезжает в Шереметьево из фильма навсегда. Игорь Ясулович в своей обычной трагикомической манере играет нового Кулибина, который между тюрьмой и сумасшедшим домом запускает воздушный шар, никем, кроме Белохвостиковой, не замеченный. Александр Пашутин играет сторожа трамвайного парка, в точности повторяя повадку артиста Федора Курихина, когда он поет "Тюх-тюх-тюх-тюх, разогрелся наш утюг..." в фильме 30-х годов "Веселые ребята".
Возможно, это тоже метафоры чего-нибудь, но из объяснений удивительным событиям на весь фильм есть только три максимы:
1. Это непорядок, когда двое не могут разобраться, чья лошадь.
2. Самое трудное — выбраться из замкнутого круга собственной жизни.
3. Всю родину завалили дерьмом.
Многое заставляет предположить, что планировалась комедия, возможно, философская. Некоторые абсурдистские ходы и реплики из более чем странного сценария Андрея Максимова ("Ночной полет") заставляют так думать. Но яростный бег Белохвостиковой к лошади в начале фильма и ряд ее портретов на фоне подворотен — уставшей, изможденной, похожей на обнищавшую мадонну, — говорят о драме или, возможно, трагедии. Эксцентриада Руслановой с Ульяновым, абсурдятина с Адабашьяном и "тюх-тюх" с Пашутиным возвращают к мысли, что это все-таки фарс. Лунатический танец Белохвостиковой-Джельсомины неожиданно переносит нас в пространство печальной феллиниевой клоунады.
Дебютантка просто не смогла еще определить жанр своего фильма. Поэтому так вразнобой играют актеры, так много зияющих нестыковок и так часто приходится искать спасительную, но абсолютно невнятную метафору. Ведь не бывает же кино совсем без жанра, то есть без ключа к художественным загадкам фильма.
Актеры фильма не знают, что им играть, и по мере сил импровизируют свой отдельный номер. Я не случайно для распознавания называю персонажей именами исполнителей — кроме благородного профиля коня Сенатора, в картине вообще нет лиц. Потому что нет характеров и понятных судеб — люди словно явились из безвоздушного пространства и временно приземлились в какой-то стране, напоминающей и набережную Москвы-реки и ленинградские дворы сразу. В результате мы никогда еще не видели такую ненатуральную Белохвостикову, так плохо играющих Русланову, Ульянова, Адабашьяна, Калныньша и Пашутина. По-настоящему хорошо играет только лошадь, что дает надежду на анималистические таланты будущего режиссера.
О талантах раскручивать себя скажу осторожнее. Возможно, Наталья Наумова, как когда-то Сергей Параджанов, сделав парочку таких же никаких фильмов, потом снимет "Тени забытых предков" и пойдет своим путем к славе. Но она это должна сделать сама, своим талантом. А пока она оказалась в незавидном положении протеже: начинающая и еще мало умеющая, она вынуждена отвечать ожиданиям, вызванным мощной раскруткой столь незначительных, как выяснилось, художественных достижений. И там, где пресса промолчала бы сострадательно, теперь будет громыхать неизбежный сарказм. Входить в искусство со служебного входа всегда невыигрышно: такие льготы и авансы можно оплатить только шедевром.
А перед нами типично семейное предприятие, где дочка делает фильм, мама снимается в главной роли, а папа выступает как продюсер. Папа — великолепный режиссер, создатель классических советских фильмов, художник и писатель Владимир Наумов. Мама — ученица Сергея Герасимова, хорошо дебютировавшая в его фильме "У озера" и сыгравшая потом несколько отличных ролей Наталья Белохвостикова. Я уважаю этих мастеров и пишу о неудаче их дочки со скорбью. Но неудача была запрограммирована. Ни одна дочка в мире не может сказать маме, что та играет что-то не то. Ни одна любящая мама не увидит вовремя, что дочка делает ученические ошибки. Семейная картина полна некритической любви друг к другу, а искусство — дело беспощадное. Поэтому история кино не знает успешных семейных фильмов.
Само по себе семейное дело — дело нормальное. У нас есть династии: есть хороший режиссер Михалков-Кончаловский, был хорошим режиссером Никита Михалков, вслед за Петром Тодоровским пришел талантливый Валерий Тодоровский, вслед за Александром Прошкиным идет даровитый Андрей Прошкин... Но каждый из них — факт искусства независимо от пап и мам.
А тут сам Никита Михалков со сцены Дома кино, еще не посмотрев картину, уже обозначил ее место в истории: фестивальный фильм. И не скрыл, почему: папа режиссера — президент Киноакадемии.
Как язвили потом в кулуарах, на "Золотого орла" "Год лошади" уже обречен.
Коментарі