Грязные прелести

Однажды молодая талантливая актриса остановилась на полпути к Джоконде. Получившийся смех глазами единодушно был признан фишкой, и Одри Тоту стала звездой. Далее она принялась усердно практиковать имидж девушки с нездешним для любой местности взглядом - и пусть говорят, что ее роль в, к примеру, "Бог большой, я маленькая" заметно отличается от Амели, любая ее фотография в той или иной степени являлась свидетельством затянувшегося пользования не игрой, но образом.

14 травня 2008, 09:26
Однажды молодая талантливая актриса остановилась на полпути к Джоконде. Получившийся смех глазами единодушно был признан фишкой, и Одри Тоту стала звездой. Далее она принялась усердно практиковать имидж девушки с нездешним для любой местности взглядом - и пусть говорят, что ее роль в, к примеру, "Бог большой, я маленькая" заметно отличается от Амели, любая ее фотография в той или иной степени являлась свидетельством затянувшегося пользования не игрой, но образом.

Слава богу, остановка не оказалась вечной. Выяснилось, что Одри Тоту может смотреть иначе - следовательно, и играть иначе. В "Грязных прелестях" она сыграла так, как бы, наверное, на ее месте сыграла Эмили Уотсон в проходной для себя роли. Англичанка в свое время отказалась сниматься во французском фильме о чудной девушке, и это, наверное, тоже неплохо, потому что мы с этого заполучили многолетнее право пересматривать "Амели". А вот мимический культуризм г-жи Уотсон в полной мере проявился в как раз всякого чувства меры лишенном, донельзя разбалансированном "Красном драконе" - представить страшно, как бы такая полная мера отразилась на образе, созданном без пугающего рвения и полюбившемся всем. Француженка в английском фильме не изменила своему козырю - естественности. В образ турецкой иммигрантки она вжилась без особых затруднений, но предстала при этом вполне земной актрисой - что, должно быть, сильное разочарование для части зрителей, шедшей конкретно на Амели, а попавшей "всего-то" на Одри Тоту.

Не последним фактором, способствовавшим достижению этой приземленности, явилась чопорность режиссерского стиля Стивена Фрирза, большого любителя отдавать дань традициям. Многие европейские мастера, признавая приоритет формы перед содержанием, ограничиваются формальными зацепками в сюжете, вследствие чего в их работах оказывается больше кинематографичности и меньше правдоподобности. Вот, к примеру, одна такая зацепка - сердце в унитазе. Автор изначально не ставит задачу выяснить, почему именно этот орган именно в таком виде оказался именно там, не ищет череп и берцовые кости в канализации - он лишь сигнализирует тем самым о том, что свершилось зверство. Правдоподобие по-голливудски предполагало бы в этом случае показ расчлененки - но Фрирз не из сторонников подобной остроты. По Фрирзу, Джон Малкович входит в будуар и видит там Кину Ривза, чуть склонившегося над Гленн Клоуз - действие обозначено, более аргументов не требуется. Шенай, героиня Тоту, нанеся увечье жирному индусу в подпольном ателье, бежит в смятении, хватает несколько готовых изделий, роняет их и даже не оборачивается. Человеку, вообще-то, свойственно в таких случаях инстинктивно оборачиваться, хотя бы на мгновенье - но привилегированная киноформа может позволить себе возвыситься над инстинктом. Примерно та же картина наблюдается, когда на экране возникают два несвежих субчика из иммиграционной службы, причем явно не англосаксонской наружности. Каждое их появление сопровождает ритмичная музыка из старосветских полицейских сериалов, их цель - выражать агрессию, как - вопрос второстепенный.

Есть немало претензий и к характерам. В центре повествования оказывается просвещенный нигериец Окве, чьи высокие принципы неблагоприятная среда изощренно испытывает. Все же, ему удается сохранить девственность морального облика, и навалившиеся напасти в концовке эффектно отбрасываются. Ведь не зря главный злодей еще в самом начале прикладывался к горлышку - это на языке кино означает, что он алкоголик, и что в кульминационный момент не откажется от предложенной бутылки. В результате гад остается без своей алкоголической почки, а то, что он ел и пил непосредственно перед операцией - его, гада, проблемы. Вот это уже не грех показать в подробностях: операция по вырезанию почки - это вам не техасская резня бензопилой.

Но и новый имидж Тоту, и причуды Фрирза просто-таки тают перед спекулятивностью выбранной темы. Зрителю слишком явно дается понять, насколько горька участь нелегальных иммигрантов. "Не делай вид, что у тебя есть выбор", - говорит главному герою аморальный босс. А тот, знай себе, пожевывает какую-то траву, не дающую ему уснуть - и это что-то символизирует, непонятно, правда, что. Неестественность существования? Ну так, нелегалы все ж. А ближе к концовке повествование окончательно скатывается в лубок. Фильм вроде как должен обличать: сплошь и всюду харассмент и прочие способы попрания человеческого достоинства - но предполагаемого раздира души не происходит. Все-таки, первичная цель героев - заполучить лучшие жизненные условия (не совсем понятно также, почему вполне развитую Турцию приравняли к разгромленному гражданской войной Сомали). Так следует ли из обличительного пафоса, что примерные налогоплательщики обязаны вскармливать всех желающих? И не выбивают ли иммигранты под видом уважительного к себе отношения незаслуженные, в общем-то, привилегии?

Три смотрящих в одну сторону нацмена - уже демонстрация. "Мы возим вас на такси, убираем за вами в отелях и сосем ваши члены", - бросает с укором какому-то "жирному коту" герой фильма. А тот молча уезжает. Собственно, к этому моменту аргументация авторов окончательно иссякает. Потому они после этого в спешном порядке заканчивают фильм - и, чтобы конец не был таким уж идиллическим, доводятся последние штрихи: трясущаяся нижняя губа, выворачивающая история об убиенной жене, о киндере в далеком Лагосе, грустное, но оптимистичное расставание. Замахнувшись на проблему глобального масштаба, создатели фильма вывели один лишь частный случай с относительным хэппи-эндом.

И окончательно хоронит актуальность поверхностное отношение к менталитету. Шенай по-мусульмански целомудрена, Окве готовит нигерийские блюда - но при этом они говорят по-английски, пусть с акцентом, зато бойко, и философствуют не хуже, чем в лучших домах Лондона и Парижа. Получается, что герои фильма ничем, кроме отсутствия паспорта, от обычных европейцев не отличаются. К тому же, Окве - (приготовьтесь!) атеист нигерийского розлива. Веский аргумент для тех, кто думает, что в Африке все, от мала до велика, скачут вокруг баобаба в одних набедренных повязках.

Но в реальности дела все же обстоят иначе. Третий отжим цивилизации не может являться кузницей ценных кадров для первого. Нелегалы - потому и нелегалы, что просто за красивые глазки их не приглашали. И если бы они еще были настроены так же дружелюбно, как медвежонок Паддингтон - но они не желают проникаться культурой страны, в которую, если говорить начистоту, они вторглись, не желают даже говорить на ее языке. Они приезжают паразитировать. И нет ничего удивительного в том, что цивилизованное общество предоставляет им в основном низовые сектора - кому-то ведь нужно водить такси, убирать в отелях и, пардон, сосать члены. Но такая картина в корне не устраивает социально озабоченных либералов, готовых до последнего отстаивать права невежественного человека по забавной причине: он-де не виноват в том, что его не научили порядочности. Только вот пришельцы прибывают более закаленными борьбой за существование, стало быть, более приспособленными к захвату жизненного пространства - тому, что у них получается лучше всего. И им плевать на европейские нормы гуманности, если они не приносят им реальную выгоду. Тот же Лондон для них - не что иное, как большой удобный Могадишо (Алжир, Мадрас). И если для одной стороны имеющийся расклад с глобализацией и черновой работой - признак несовершенства общества, то для другой - война, в которой ей предоставлена свобода действий в тылу врага. Словом, если так пойдет и дальше, то уже очень скоро от Европы останется только Парламентская Ассамблея ее Совета.

Если так пойдет и дальше... Что-то с этим надо делать, но что? Отменить иммиграционные ограничения или, напротив, ужесточить их? Англичанин Фрирз нашел оригинальный выход, лишь благодаря которому не скажешь, что идея его фильма начисто лишена конструктивности. Он обращается к нелегальным иммигрантам: что вам в Лондоне делать? Валите-ка вы в Америку, в Нью-Йорк - он резиновый. Там еще лампочки на деревьях.


Автор: Георгий Герасимов http://cinema.ya1.ru/ Журнал Киноман

Підписуйся на наш Facebook і будь в курсі всіх найцікавіших та актуальних новин!

Читай також


Коментарі

символів 999

Loading...

інформація

Ще на tochka.net