Мать и Сын: очень странное кино

Россия / Германия, 1996, 68 мин.
Режиссер: Александр Сокуров
В ролях: Алексей Ананишнов, Гудрун Гейер
Награды: приз экуменического жюри МКФ в Берлине; “Серебряный Георгий” МКФ в Москве; “Золотой овен” лучшему режиссеру

Когда речь заходит о фильмах Александра Сокурова, категории элитарности и массовости отмирают. Сокуров, лицо № 1 нынешнего “Ленфильма”, в Европе уже признан живым классиком. Андрея Звягинцева с его “Возвращением” на всевозможных фестивалях объявляли чуть ли не реинкарнацией живого, слава Богу, тьфу-тьфу-тьфу, Сокурова.

Очень беспокоят странного усатого мужчину, чья фамилия, как сказано выше, стала материальным эквивалентом гениальности, семейные взаимоотношения. Недавно вышедший фильм “Отец и Сын” продолжает трилогию о неземной нечеловеческой любви. Первый же фильм триады – “Мать и Сын” – я окрестил как “очень странное кино”.

Авторская установка: 68 минут надо плакать. Почему? Потому что, прежде всего, прекрасно и печально. Это удивительно красиво – так, как это может быть красиво разве что у Тарковского. Нечеткая «картинка», сведенный к минимуму событийности сюжет могут навести тоску, вызванную непониманием, но вряд ли кого оставят безразличным. Слово в фильме приобретает новое, нефонетическое звучание. Оно воспринимается не разумом, не душой, а каким-то иным, неведомым человеку механизмом.

Фильм рассказывает о последнем дне из жизни умирающей матери (Гудрун Гейер) и ее взрослом сыне (Алексей Ананишнов). Утро. Мать просит сына взять ее на “прогулку”: он несет ее на руках среди невиданных пейзажей, а затем возвращается в их пустой, оторванный от мира дом, кормит ее и укладывает в постель. Сын уходит, чтобы пройтись в одиночестве, а по возвращении обнаруживает, что мать умерла.

В аннотации к фильму Александр Сокуров пишет: “Эта история рассказывает об идеальных человеческих отношениях – о любви и глубокой привязанности между матерью и сыном. Ни у нее, ни у него нет в этом мире больше никого, кто был бы так любим. Это почти физически осязаемая любовь, край, предел любви, за которым только и таится что-то настоящее. Кажется, что эти двое – одни на всей земле: нет ни быта, ни суеты, нет вообще ничего лишнего, а есть только деревянный дом за городом, в котором тихо живут тяжело больная мать и любящий сын… В определенном смысле, мать и сын – это как бы единое существо, погруженное в странный и прекрасный мир вечной природы, мир, в который человек то ли вообще еще не пришел и не успел ничего испортить, то ли уже очень давно ушел навсегда…”

В отличие от ранних картин Сокурова (а кинокарьера его началась еще в 1978 году фильмом «Одинокий голос человека»), где каждый кадр похож на картины Иеронима Босха, а в каждой фразе звучит смерть и разложение, “Мать и сын” интонационно гораздо громче, светлей и пронзительней. Буйство красок после предыдущих в фильмографии режиссера черно-белых лент напоминает уже живопись Пикассо. В фильме отсутствуют временные и топографические категории. Понятно, что на дворе – весна, но какой год, какая эпоха – не важно. Одинокий дом на краю земли мог бы казаться символом, но Сокуров антисимволичен. Природа в фильме – абстрактно-оптимистична, а козырная сокуровская игра масштабами восходит к “Фотоувеличению” Микеладжело Антониони.

Утопическая природа, которая является здесь своеобразной границей между жизнью и смертью, изысканна, и в любой другой ситуации смотрелась бы кичем, если бы не религиозная наполненность картины. Как будто застывшая, природа отражает состояние духа, она метафизична, потому здесь она именно храм, а не мастерская. Слегка приглушенная речь персонажей и размытое изображение без четкой оптической фокусировки, а также заданный с первых кадров тягучий темпоритм картины погружают зрителя в своеобразную медитацию. Невозможно ощутить ни любви, ни боли. Любви невозможно ощутить, потому что эта странная любовь матери и сына возвышается над обычной любовью, так как очищается предчувствием смерти. Смерть ожидает их обоих с абсолютной неизбежностью: мать умрет, сын останется в одиночестве. Медитативная медлительность фильма создает впечатление, что время замедляет свой бег, старается остановиться, как невидимый паровоз в первых панорамных кадрах: все действия неторопливы, ибо иначе они только ускорили бы смерть. Герои достигли состояния эмоциональной и духовной благодати, своеобразной сокуровской нирваны. Матери и сыну вообще не нужны слова – всё, что могло быть сказано, уже проговорено.

Можно продолжить поиск ассоциаций в русле религиозной символики: мать как отражение девы Марии, сын – Христос. Хотя, скорее, неразделенное и неделимое существо мать-сын-природа напоминает классическую троицу, где природа – дух святой. Однако ни знаки, проявляющиеся в фильме, ни отношения матери и сына невозможно подвергнуть анализу ХХI века. Связь мамы и сына священна и, по сути, не должна быть видна посторонним. Зритель чувствует свое бесстыдное вторжение в мир фильма, однако процесс “подглядывания” не добавляет пикантности, а обостряет чувство боли, пробуждает доброту. Мне, например, после фильма долго было неудобно смотреть в глаза матери. Я чувствовал необходимость покаяться и сам не знал – в чём.

Потому что фильм, наверное, снимался как раз для того, чтобы мы вспомнили о своих мамах, о людях, которые подарили нам жизнь. И надо понять, что материнская и сыновняя любовь священны, а претензия на “заумь” некоторых противников фильма, которые подчеркивают в своих рецензиях ненормальность этой любви, похожа на святотатство.

Очень странный режиссер Александр Сокуров – я не иронизирую, немногим дано его понять - начинается с человечности, тщательно скрываемой за маской неправдоподобных кадров. Очень странный фильм завершается двумя переплетенными руками, живой и мертвой, на фоне буйной весенней растительности и абсолютного, рокового отчаяния, которое невозможно заглушить ни модной музыкой, ни спецэффектами, ни голливудской динамикой. Фильм универсален, невозможен – и потому замечателен.

Вот и все тут.

Женя Кошин