Пелагея запела русские народные песни в четыре года. В пять была признана вокальным вундеркиндом. В девять — стала “Лучшим исполнителем народной песни в России 1996 года” на конкурсе “Утренняя звезда” и участницей Международной программы ООН “Новые имена планеты”. В десять — именовалась в СМИ не иначе как “Национальное достояние России”, в одиннадцать — исполнительница сольного концерта на встрече глав Франции, Германии и России. В двенадцать — участвовала в программе Хосе Каррераса. Свою группу Пелагея создала в тринадцать лет.
В семнадцать Пелагея сделала концертную программу, в которой смешала свою традиционно-сибирскую манеру исполнения с причудливо мутировавшими регги и психоделом.
Сейчас, в 19 лет, она готовит новый альбом, обещающий множество экспериментов. На вопрос, не боится ли выдать совершенно некоммерческий продукт, с улыбкой отвечает, что уже может позволить себе в это поиграть.
— Почему именно народные песни?
— Изначально мы с мамой решили, что это менее травматично для голосовых связок.
У меня никогда не было таких пафосных целей: например, во что бы то ни стало спеть в “Альберт-холле”. Ну да, сыграли мы в “Альберт-холле” (лондонский концертный зал, один из самых престижных) и на Трафальгарской площади — это прекрасно.
Я хочу, чтобы, грубо говоря, людям моего поколения стала интересна русская музыка.
— Вы серьезно?!
— Абсолютно. Нормальный человек, который видит в телевизоре женщину в кокошнике, сразу переключает. И я тоже переключу, если увижу. Но благодаря тому, что у меня появилась возможность изучать русский фольклор, я теперь знаю, что его не стыдно слушать. Это очень красивые песни. Я поездила по миру. Мне не нравится то, что происходит у нас на сцене, и у меня есть возможность это изменить.
— Такую ношу на себя взвалили.
— Я ж не одна, нас — группа, да и на “Нашествии” был прекрасный этнический блок.
— А как Вы расслабляетесь?
— А я не напрягаюсь.
— Что Вы вкладываете в песни, которые исполняете?
— Все. В моем репертуаре есть песня “Не для меня”, которую в фильме “Пять вечеров” пытается напеть герой Любшина. Я пою ее как “Не для тебя” — я же девочка. Эта песня, кстати, еще страшнее звучит так, когда “не для тебя”. Услышала я ее у казаков в Чите, на каких-то посиделках.
Когда я начала ее учить, прям ревела-ревела, впадала в истерику. Так бывает со многими моими песнями, и зависит это и от песни, и от того, что я туда вкладываю.
Или вот ещё одна очень сложная болгарская песня, на болгарском языке и с болгарской гармонией. Я ее не могла выучить очень долго. А надо было быстро. И я как-то ночью часов 10 слушала только эту песню, не спала, слушала, слушала, слушала. Она не запоминалась, не запоминалась, не запоминалась. И в какой-то момент, на сотом, наверное, прослушивании я выключила, и начала сильно-сильно реветь. У меня случилась истерика. Поставила еще раз — и сразу запомнила, она “легла”. С тех пор это моя любимая песня.
— И что же можно вложить в песню, не зная ее смысла, текста?
— Все, что угодно. Я вкладываю смысл не в слова, а в мелодию.
— Не боитесь не совпасть?
— Нет, не боюсь. Я же не говорю: то, что я делаю — это истина в последней инстанции. То, что я делаю — это то, как я вижу, как может звучать сегодня народная музыка, как молодые люди сейчас могут это петь.
— Явные неудачи были?
— Один раз я спела фальшиво. Перед примерно тридцатью президентами. Это было на концерте на 300-летие Петербурга. Я, собственно, представляла страну. “Скорпионс” представляли Германию, Эмма Шаплин представляла Францию, Лучано Паваротти представлял Италию, а я представляла Россию.
У Лучано упал микрофон. Там был ужасный ураганный ветер, который сбивал микрофоны. Когда я выталкивала звук, чтобы петь, тут еще приходилось вместе со звуком выталкивать этот ветер. Звук от “мониторов” тоже уносило ветром, я просто себя не слышала. Я пела с оркестром, дирижер махал мне палочкой, что, типа, “ага, все хорошо”. Передо мной сидело тридцать штук президентов со своими женами, и летала камера. Больше я не видела и не слышала вообще ничего. Было очень холодно, я вышла за кулисы, там стояла мама с пледом, я у нее спросила: “Я в той тональности спела?” Она ответила: “Ну, приблизительно”. Это был стресс, очень сильный стресс.
Но помню, что когда я пела, сама себя не слыша, я тогда плюнула на все и решила: “А в другой тональности, так в другой. Ну, не спою я больше никогда и нигде, — что же, это будет моя последняя песня”.
— Ну и как Вы видите себя на эстраде и эстраду в себе?
— Я не буду работать по специальности. Я буду петь. У меня диплом актрисы эстрадного жанра. Мое второе образование — психологическое — должно мне в этом помочь. На сцене происходит очень много всяких психологических штук, например, тот же контакт со зрителем, который мне хочется объяснить.
— Людей любите?
— Да. Хотя и немножко их боюсь. Например, я боюсь ездить в метро. Думаю, что это связано с тем, что вокруг меня всегда очень много разных людей, чужих, которые питаются, естественно, моими “выплесками”. Когда ты на сцене, ты их контролируешь, управляешь ими, а когда ты такой же, как все, становится очень страшно. А вообще я люблю людей — когда они не представляют для меня опасности.
Профессия психолога нужна еще и потому, что нужно иметь тыл. Ведь профессия певицы очень шаткая, а я, кроме того, как петь, ничего не умею.
— Если голос пропадет, что тогда?
— Не знаю, посмотрим. Выйду замуж, рожу детей. Я очень этого хочу. Буду счастлива и буду стирать носки. Главное, чтобы носки были любимые.
— Что сейчас у вас происходит в этом плане?
— Ах, что происходит с мужчинами в этом мире!
Источник: http://www.km.ru Музыка
Підписуйся на наш Facebook і будь в курсі всіх найцікавіших та актуальних новин!
Коментарі