Дмитрий Емец: “Литературная магия защищает от магии реальной”

Дмитрий Емец известен читателям в первую очередь как “папа” юной волшебницы, ученицы магической школы Тибидохс Тани Гроттер. Сам автор отдает должное Джоан Роулинг (Joanne Rowling), с героем которой Таню, безусловно, связывает самое тесное родство, однако считает, что пародией на “Гарри Поттера” можно назвать только первую книгу сериала, на сегодняшний день разросшемуся до десяти томов.

Сейчас, когда Таня и ее друзья повзрослели, у Дмитрия появился новый “воспитанник” – Мефодий Буслаев.

Да и других героев у писателя немало – сочинять он начал с 9-летнего возраста, в 19 выпустил первую книгу, в 22 стал самым молодым членом Союза писателей… О любимых книгах, воспитании детей, “прививках от обмана” и многом другом мы побеседовали с писателем во время его недавнего визита в Киев.

– Известно, что Артур Конан Дойль считал себя прежде всего автором исторических романов, а прославился как создатель Шерлока Холмса. Время само расставляет всех “по полочкам” – но лично Вы с какой своей книгой хотели бы войти в историю литературы?

– Я думаю, что лучшая моя книга еще не написана. Начинал я с вещей реалистических, потом были повести-сказки, затем подростковая фантастика, а сейчас – универсальное юмористическое фэнтези. Именно в этом жанре написаны книги о Тане Гроттер и мой новый сериал о Мефодии Буслаеве. Но я всё же надеюсь, что это не потолок. Хотя бы потому, что когда человек достигает своего потолка, он обычно бьется об него лбом и начинает стремительно падать.

– Ваши книги называют “хулиганским фэнтези”. Это Ваше изобретение, идея издателя или устоявшийся термин?

– Это, конечно, термин издателя. Сам бы я свой жанр охарактеризовал как абсурдное фэнтези с элементами реализма. Вообще фэнтези, наложенное на реализм, – очень интересное сочетание. Это именно то направление, в котором работали молодой Гоголь, а затем Булгаков. И оно очень перспективно – гораздо перспективнее, чем просто фэнтези или просто реализм.

– А Вы не собираетесь вернуться к детским реалистическим книгам, таким как “Король хитрости”?

– Человек растет и меняется. Иногда скатывается вниз, иногда поднимается в гору. Нельзя писать что-то иное, кроме того, что пишется в данный момент. Нужно отработать этот материал и верить в то, что потом, если ты будешь развиваться, тебя вынесет к новым текстам. Это ведь не писатель пишет книги – это книги пишут писателя.

– То есть Вы ощущаете, что через Ваши книги “что-то” Вами говорит?

– Надеюсь, что так и происходит. Если герой живой – он действует по своему усмотрению, иногда вопреки воле автора.

– Как Вы для себя расшифровываете то сообщение, которое передается Вам через книги, а Вами передается читателям?

– Думаю, ради сюжета книги писать вообще не имеет смысла. Сюжет – это то, что забывается в первую очередь. Послание состоит из отдельных фраз, реплик, афоризмов, идей, которые запоминаешь надолго.

– Касательно афоризмов. Одна из Ваших героинь говорит, что дилетанты только опошляют искусство, а профессионалы его убивают. Вы себя к какой категории относите?

– Хочется верить, что кроме дилетантов и профи, есть нечто третье. Профессионализм – это та ступенька, на которой не стоит задерживаться слишком долго, хотя бы потому, что ступенька эта где-то на середине лестницы. Профессионал в чистом виде – ремесленник. Если человек способен выразить свои мысли – это отлично. Но еще важнее, чтобы эти мысли были свежие и вообще существовали в природе. Иначе проза будет держать читателя только сюжетом. Это неплохо, но этого мало.

– Для того чтобы стать мастером, нужно достичь профессионализма и “перешагнуть” через него, или есть другой путь?

– Я думаю, что у каждого путь свой. Надо не бояться профессионализма, но и не зацикливаться на нём.

– Вы читаете книги коллег – современных фантастов?

– Не-а. Почти нет. Я застрял на русской литературе середины девятнадцатого века. Там такое количество невыработанного материала, что, не закончив с этим этапом, переходить на другой просто бессмысленно и несправедливо. Я очень люблю автобиографическую и мемуарную прозу.

– Кто Ваши любимые герои – исторические, литературные?

– Какое-то время мне были интересны русские князья – я написал о них девять небольших книг для Сретенского монастыря. Сейчас я “застрял” на XIX веке, веке нашего расцвета, и пытаюсь понять, можно ли его вернуть в нынешних реалиях.

– И как Вам кажется – можно?

– Пока всё выглядит очень грустно. Не секрет, что Некрасов ввел в русскую литературу целый ряд ярких фигур – это и Тургенев, и Толстой, и Григорович, и молодой Достоевский, и Белинский, и Писарев, и Чернышевский. Если одно это имя, не слишком популярное сейчас, из литературы XIX века убрать – вся вторая половина века обрушится, как карточный домик. Я думаю, сейчас нужны такие яркие, объединяющие фигуры, такие зоркие редактора, как Некрасов, которые создадут целое литературное направление, целую плеяду имен, способных поднять всю культуру. Как это ни банально, но история творится отдельными людьми. Однако для этого нужна определенная пассионарность, “разогретость” общественного сознания. А это создается только ежедневной фоновой работой.

– Составление школьных программ по литературе может создать такую почву?

– Боюсь, что слишком велик разрыв между теми, кто эти программы составляет, и теми, для кого они составляются. Поэтому существующая школьная программа отстает от того, что люди реально читают, лет на сорок. Всем известно, что для того, чтобы ребенок стал активно читать, этот процесс надо “запустить”. Для этого нужны качественные “разгонные” книги: те же “Одиссея капитана Блада”, “Три мушкетера”, Майн Рид, Роберт Шекли и прочее-прочее-прочее. Сейчас же мы видим, что неподготовленных учеников бросают сразу на сложные тексты. Вчера Житков и Сладков, а сегодня – раз, сразу Толстой или Достоевский. Системы среднего гуманитарного образования, по-моему, не существует как таковой. А вот высшее гуманитарное образование есть пока, к счастью.

– А Ваши книжки могли бы войти в школьную программу?

– Думаю, со временем обязательно войдут; вот только проблема в том, что случится это лет через тридцать, когда мои сегодняшние читатели станут теми, кто составляет программы. Самое смешное, что читать тогда будут не меня, а какого-нибудь ныне никому не известного Пупкина, который тоже опоздает лет на тридцать. Это замкнутый круг. Каждый любит то, что ему нравилось в детстве. А следующему поколению нравится уже что-то совсем другое.

– Если бы составлять программу пришлось Вам, какие книги для своих четверых детей Вы бы включили в нее непременно?

– Это слишком серьезный вопрос, так вот вдруг я не могу на него ответить.

– Сколько всего книг Вы написали?

– Думаю, если считать по количеству наименований, то больше тридцати. Но на самом деле каждый сериал – одна большая книга. На отдельные томики она дробится только для удобства чтения. Так что если говорить о реально сильных текстах, которыми я в той или иной степени горжусь, то их не больше пяти-шести. Мне очень нравится “Дракончик Пыхалка” – моя самая первая книга, сериал о Тане Гроттер, “Мефодий Буслаев”, сборник рассказов “Король хитрости”, “Тайна «Звездного Странника»”, “Мальчик-вамп”, “Ягге и магия Вуду”, “Вселенский неудачник”, “Великое Нечто”… Пожалуй, так…

– Четверо детей, более тридцати книг… Вы никогда не чувствуете, что из-за книг недодаете чего-то детям или, воспитывая детей, не можете написать всё, что хотелось бы?

– Нет, такого ощущения у меня не бывает. Я считаю, что воспитывать детей можно только на собственном примере. У нас в универе в спортзале тренировалась одна известная бегунья. Ее маленький ребенок сидел в центре зала на поролоне: то бегал, то плакал, то спал на матах… На него никто не обращал внимания. С тех пор прошло лет десять – и я уверен, что этот ребенок тоже занимается бегом, потому что только это и видел всё детство. У нас дома похожая ситуация: я за компьютером всё время, а жена много рисует или лепит из глины. И дети наши – или сидят за компьютером, пытаются что-то нажимать, или жадно рисуют, мастерят из бумаги и картона. Что делают родители – начинают делать и дети. Ничего иного они делать не могут.

– Какой же пример подает папа-писатель, сидящий за компьютером, если дети только и видят, что его спину?

– Ну, иногда я всё же поворачиваюсь… Моя мама работала в журнале и всё время печатала статьи. Я этот треск печатной машинки запомнил, и в моем сознании навсегда отложилось, что работа должна быть связана с треском печатной машинки и чьей-то склонившейся у стола спиной. Компьютер, конечно, так не трещит, но это не суть важно.

– Что помогает так много работать: азарт, интерес, особая трудоспособность?

– Нужно получать удовольствие от того, что ты делаешь. Иногда случается “междукнижье”, когда одну книгу закончил, а другую еще не начал. В этот момент понимаешь, что настолько свыкся с тем, что делаешь, что уже и не знаешь толком, чем себя занять в отсутствие работы. Испытываешь глубокое замешательство. Когда у меня нет с собой ноутбука, я начинаю писать на клочках бумаги… Видимо, творческая энергия накапливается, и так или иначе она должна находить выход.

– Как Вам далась смена главных героев – с девочки Тани Гроттер на мальчика Мефодия Буслаева?

– У меня нет книг с моно-героем, когда один главный, а все остальные – неглавные. Главных у меня не менее шести-семи, и пока я не населил книгу определенным количеством персонажей, пока не возникла полифония, я чувствую себя очень неуютно. Только к третьей книге сериала я, как правило, разгоняюсь и чувствую, что героев уже достаточно. В больших сериалах – о Тане, о Мефодии – у меня редко бывает менее двухсот героев. Мне нужен большой, густонаселенный мир.

– Не кажется ли Вам, что по сравнению с книгами нашего детства в нынешних слишком много магии, колдовства? Читатель не может “примерить” ситуацию на себя, начинает ждать помощи от каких-то потусторонних сил…

– Да нет, не думаю… Научная фантастика потерпела фиаско, и вряд ли ее эра когда-то снова наступит. Человечество перестало удивляться техническим чудесам. В фэнтези речь идет о внутреннем пространстве героя. Волшебные палочки, магические кольца, владение интуитивной магией – не более чем декорации. Читателя интересует личность героя. Ему нужен пример для человеческого подражания, а не магического.

Колдовство в фэнтези имеет массу ограничений. Неограниченная магия – признак плохих книг, которые ни писателю, ни читателю не интересны. Магический мир существует по тем же законам, что и наш. Какое-нибудь заклинание, например, нужно отрабатывать несколько недель подряд. Даже когда играешь в компьютерную игру – понимаешь, что любое чудо имеет те или иные ограничения.

– Но разве это “магическое” сознание не проникает в реальную жизнь? Девчонки верят, что можно “наколдовать” большую любовь, мальчишки с головой окунаются в виртуальные аналоги магических миров…

– Литературная магия – это прививка от магии реальной. Прививают же туберкулез в слабой форме, чтобы ребенок не заболел настоящей чахоткой. Тот, кто в детстве читал много фэнтезийных книг, никогда не станет звонить по дурацким телефонам или ходить к “целительницам” и “ясновидящим”: “Верну мужа за три дня”, “Изведу врагов по фотографии”… Книги фэнтези обучают совсем другим правилам игры.

– То есть благодаря фэнтези возникает иммунитет к обману?

– Уверен, что да. Большинство читателей осознают игровую природу книги. А кроме того, от магии защищает юмор. Если писать о магии всерьез, научно, это будет скучно и неинтересно.

– Что Вы можете сказать о новой книге из цикла “Мефодий Буслаев”?

– “Мефодий Буслаев” по жанру – юмористическое фэнтези. “Билет на Лысую гору” – четвертая книга сериала о Мефе. В отличие от первых трех, это не городской фэнтезийный роман, а книга-путешествие в параллельное пространство. Я иногда устаю от города, и мне хочется своих героев – и себя заодно – где-нибудь “выгулять”. На этот раз местом действия стала Лысая гора. В моем представлении это огромный населенный мир, где можно встретить мертвяков, висельников, Вия – кого угодно. Единственное, чего мне не удалось избежать в “Мефе”, – это черного юмора. И пока не знаю – хорошо это или плохо.

Беседовала Ольга Опанасенко

Підписуйся на наш Facebook і будь в курсі всіх найцікавіших та актуальних новин!