Борис Акунин – злой японовед

Одни знают и читают запоем писателя Бориса Акунина – автора необычайно элегантных детективов. Другим известен Григорий Чхартишвили – заместитель главного редактора “Иностранной литературы”, филолог и переводчик – специалист по японской литературе, публицист и культуролог – автор монографии “Писатель и самоубийство”. Третьи знают обоих.

Для начала – биографическая справка о господине Чхартишвили, известном более широкому кругу как Борис Акунин. Японист, литературовед, переводчик Григорий Шалвович Чхартишвили родился 20 мая 1956 года в Грузии. Но его вполне можно назвать грузином если не московского разлива, как называл себя Булат Окуджава, то, по крайней мере, московской выдержки. Отец его был артиллеристом, мать – учителем русского языка и литературы. Чхартишвили живёт в Москве с двухлетнего возраста, учился в двух школах. В раннем детстве прочёл несколько японских книжек, а в юности впервые увидел японский театр кабуки – и заболел Японией.

Увлечение привело к тому, что он поступил на историко-филологическое отделение Института стран Азии и Африки МГУ и посвятил жизнь изучению японской литературы и культуры. Занимался переводами с японского и, реже, с английского. Переводил произведения Юкио Мисимы, Малкольма Брэдбери, Кобо Абэ. До тех пор, пока не стал свободным художником, работал в журнале “Иностранная литература”, был заместителем главного редактора. Покинул эту должность в 2000 году. Работал в Гильдии переводчиков, является одним из её отцов-основателей. Но это – до рождения Бориса Акунина.

Акунинский дебют

Он появился на свет сразу бородатым мужчиной цветущего возраста, около 1998 года – более точно сказать затруднительно. Появился, как ни странно, случайно. Как-то господин Чхартишвили перевёл для издателя Игоря Захарова биографию королевы Великобритании Елизаветы II. А через некоторое время, как свидетельствует издатель, Гриша позвонил и робко так сказал: “Я тут детектив написал...”

И вот первого апреля 1998 года выходит первая книга Б. Акунина, в которую вошли два романа – “Азазель” и “Турецкий гамбит”. Однако первоначально книгу раскупать не торопились. Оказалось, в том была вина издателя: акунинский дебют был испорчен плохим дизайном обложки. Аляповатая зелёная обложка, на которой были изображены карты, кровавая перчатка и что-то в том же роде, привлекала любителей вульгарного чтива, тех самых “как бы детективов”, выпекаемых бесчисленными тиражами. Однако они, полистав книжку у прилавка, откладывали её в сторону: язык какой-то старомодный, нет никаких драк и эротики – кому такая тягомотина нужна? А как раз тех читателей, для которых книга предназначалась, отпугивала броская и вульгарная обложка. Как только возник фирменный стильный дизайн книг про Фандорина – обложка с коллажами работ немецкого художника Макса Эрнста, – автор и читатель “нашли друг друга”.

Многие критики считают, что тайна вокруг настоящего имени Бориса Акунина – продуманный ход. Невероятно часто в связи с этим именем звучат слова “коммерческий проект”, “лучшая реклама”, “рекламная акция”, “раскрученный” и т.п. Но псевдоним – в первую очередь необходимость. Ведь Акунин – это совершенно другой человек, уже не Чхартишвили. Чхартишвили никогда не писал детективных романов! Их писал и пишет Акунин.

Господин Чхартишвили

Надёжный и противоречивый человек. Умён, ловок, изобретателен, оригинален. Обладает большим запасом энергии, упорством. Темпераментный и своевольный, вспыльчивый, но отходчивый. Добивается успеха, если ему в этом не мешают. Обладает чувством юмора. Лукавый и хитрый. Интеллектуал, большая жажда к знаниям, знает бесконечно много вещей. Изобретателен до крайности и способен решить самые трудные проблемы с удивительной быстротой. Обладает здравым смыслом и восхитительной способностью одурачить людей.

Да, псевдоним – ловкая игра, интересная Чхартишвили. 1956 – год рождения Чхартишвили – год Обезьяны, 1998 – год рождения Акунина – год Тигра. Обезьяна не поддаётся магнетизму Тигра, над которым смеётся. Вот и Чхартишвили говорит в интервью журналу “Огонёк”:

– Я люблю играть. Когда был помоложе, играл в карты. Потом стал играть на компьютере в стратегии. А потом оказалось, что сочинение детективных романов – дело ещё более увлекательное, чем игры с компьютером... Когда я работал над “Писателем и самоубийством”, книгой очень мрачной по теме, депрессивной, я чувствовал, что временами начинаю задыхаться. Надо было делать перерывы. И я трижды прерывался и написал три первых детективных романа. Это было как глоток свежего воздуха. К тому же мне это было интересно с литературной точки зрения, ведь в русской литературе начисто отсутствует беллетристический жанр. Есть или литература, которая стремится к небу, или литература, которая копается в грязи. А посередине пустота. Из советских времён я знаю только один полноценный беллетристический роман – “Два капитана” Каверина. Но он слишком толстый и по понятным причинам перегружен идеологией.

Интервьюер удивляется словам о том, что сочинение детективных романов – что-то вроде хобби. Да, хобби, а переворачивание гор документов в архивах: письма, списки, газеты, специальная литература – одна из любимейших его сторон...

Кто такой Акунин?

Когда ещё никому не было известно, кто такой Акунин, делались самые невероятные предположения. Назывались самые разные имена вплоть до Евгения Примакова и Владимира Жириновского: читатели пребывали в растерянности. Действительно, известно, что и Примаков, и Жириновский по образованию востоковеды, но если бы это было единственное условие для написания таких романов! Надо уметь не только мистифицировать, но и сочинять красиво, с изяществом, с неповторимым стилем, мастерски вырабатывая сюжет и персонажей. Вряд ли эти люди смогли бы так писать. Но зато это может Акунин, настоящее имя которого теперь уже всем известно. Сам Чхартишвили с некоторым смущением, как любой интеллигент, ввязавшийся в интригу, признаётся:

– Вообще эта история с псевдонимом была затеяна не для того, чтобы устраивать мистификацию. Псевдоним мне понадобился потому, что этот вид сочинительства очень непохож на все мои другие занятия. Когда садится за компьютер Акунин и начинает колотить по клавиатуре, у него мысль не так работает, как у Чхартишвили, пишущего статью или эссе. Мы очень разные. Акунин существенно добрее меня. Это во-первых. Во-вторых, в отличие от меня, он идеалист. И, в-третьих, он твёрдо знает, что Бог существует, в чём я ему завидую. К тому же мне не следовало писать детективы под собственной фамилией ещё и потому, что товароведы в магазинах не смогли бы выговорить фамилию Чхартишвили. В самом деле: когда фамилия на слуху, её легко перевирают.

Вообще, Аку-нин по-японски означает “плохой человек”, “негодяй”. А некоторые видят в сочетании Б. Акунин некоторую издёвку над знаменитым русским революционером и одним из крупнейших теоретиков анархизма Михаилом Александровичем Бакуниным. Что ж, может быть. Однако Акунин восхищается трудами немецкого философа Фридриха Ницше, боровшегося против плебса, угрожающего, как он полагал, всему благородному и возвышенному. Бакунин был ярым противником марксизма – учения, утверждавшего переход к коммунизму, т.е. уничтожению частной и утверждению общественной собственности. Получается, что есть некое сходство в идеях.

Есть версия людей, знающих японский язык – баку-нин – человек, прячущийся за ширмой. Однако все эти предположения отступают на второй план после выхода пропущенного романа о Фандорине “Алмазная колесница”...

“...он, конечно, акунин, но отнюдь не слабак. – Кто-кто? – сдвинул брови Фандорин, услышав незнакомое слово. – Акунин – это как evil man или villain, – попробовал объяснить Асагава. – Но не совсем... Мне кажется, в английском языке нет точного перевода. Акунин – это злодей, но это не мелкий человек, это человек сильный. У него свои правила, которые он устанавливает для себя сам. Они не совпадают с предписаниями закона, но за свои правила акунин не пожалеет жизни, и потому он вызывает не только ненависть, но и уважение...”.

Возможно, одна из причин того, что этот роман вышел позже всех остальных, тогда как Фандорину здесь всего двадцать два, – это самое объяснение. Акунин не хотел раскрывать раньше времени все свои тайны. Не остаётся сомнений в любви этого человека к мистификации!

50-летний “акунин”

Григорию Чхартишвили исполнилось в этом году 50 лет, и в продажу поступил его новый роман “Ф. М.”, написанный как римейк “Преступления и наказания”.

В книжном магазине “Москва” на Тверской улице был торжественно открыт памятник Борису Акунину. Накануне этих событий с юбиляром побеседовал корреспондент.

Российская газета: По нынешним временам, Чхартишвили совсем молодой писатель. А сколько лет Акунину? Кто из вас старший брат и кто младший?

Григорий Чхартишвили: По-моему, мы не братья. Тут другие отношения, вроде как у хозяина и собаки. Ему 50, ей 9. Он ее любит, но знает, что она умрет раньше, собачий век короче человечьего. Будет жалко, но можно завести другую.

РГ: В начале пути Борис Акунин представлялся случайной и даже внутрисемейной литературной игрой. Если не ошибаюсь, в одном из интервью вы сказали, что роман “Азазель” был написан для жены, которая любит детективы, и не был изначально предназначен для публикации. Как чувствует себя сегодняшний Борис Акунин в писательской среде?

Чхартишвили: Насчет писательской среды не знаю, я ведь в ней не вращаюсь. За исключением тех литераторов, с кем дружил и до Акунина. “Азазель” я писал, конечно, не для внутрисемейного употребления – рассчитывал и на публикацию, и на успех. Но такого масштаба, чего душой кривить, не ожидал. Тут не всё розы, есть и тернии.

РГ: Вы признаете, что Фандорин – это уже не игра, а существенная часть массового сознания со всей вытекающей отсюда ответственностью писателя? В столкновении классики и масскульта – “кто кого”?

Чхартишвили: Ответственность признаю – куда деваться. Стараюсь, чтобы она всё же не слишком связывала мне руки. А столкновение классики и масскульта в русском варианте, по-моему, может дать очень хороший результат. Классика-то никуда не денется. Достоевский с Чеховыми что написали, то написали – никто не испортит и не отберет. А вот массовая культура, как организм живой и вечно меняющийся, подпитавшись отсветом “высокой культуры”, может существенно облагородиться.

РГ: Последний роман “Ф. М.” не оставляет сомнений, что игра в классику будет продолжаться.

Чхартишвили: Пока у меня другие планы, которые любопытно было бы осуществить. С римейками они не связаны. Разве что пьеску какую-нибудь сочиню, чтоб мозги отдохнули... Что-нибудь вроде “Маленьких трагедий”.

РГ: Как уживаются Чхартишвили – филолог и писатель? Не конфликтуют?

Чхартишвили: Я с большим удовольствием и облегчением расстригся из филологов. Это сброшенная чешуя, к ней возврата нет. Как я уже сказал, конфликтуют автор-эгоист (Чхартишвили) и автор-общественник (Акунин). Мне, например, ужасно хочется засесть годика на два, на три за какое-нибудь неспешное сочинение – не для читателей, а для самого себя. Есть некоторые головоломные проблемы, в которых следует разобраться, как я это сделал когда-то с темой суицида. Но это будет нечестно по отношению к моим персонажам, издателям, да и (прошу прощения за нескромность) читателям.

РГ: Постепенно Борис Акунин становится русским литературным “брендом” за рубежом. Что вы думаете о мировой популярности и не возникала ли у вас мысль переехать в Европу? Многие звезды от искусства живут за границей. Или ответите, как Высоцкий, “не надейтесь”?

Чхартишвили: Я бы с удовольствием уезжал за границу, в какое-нибудь тихое захолустье, на время, когда пишу очередную книгу. Здесь слишком многое отвлекает и выбивает из колеи. Но главная моя жизнь и подпитка всё равно здесь. По своей воле я не уеду, это точно. Ну, если, не приведи Господь, какая-нибудь разновидность фашизма новообразуется, тогда конечно.

РГ: Какая первая мысль чаще всего посещает вас, когда вы просыпаетесь утром?

Чхартишвили: Приятная: сейчас встану и сяду за компьютер. Или: сейчас возьму блокнот и пойду на прогулку – придумывать какую-нибудь сюжетную закавыку.

Подготовила Тося Переделкина

По материалам www.ru.wikipedia.org, www.peoples.ru, www.rg.ru, www.aif.ru.