Дитя человеческое

Куароновская эстетика напоминает ситуацию, при которой режиссер самолично вышел бы на центральную площадь, повесив на грудь картонный плакат "Покайтесь, люди!" Без вопросов то, что после "Поттера" с Азкабаном Куарон взял себя в руки и по-прежнему способен бить по интеллекту и нервам аккуратно, но сильно.

Иллюстрация его плаката под названием "Дитя человеческое" – лучшее тому подтверждение: от сих до сих – экзистенция, и никаких табу в отображении невыносимой жестокости. Под вопросом – сможет ли режиссер после данного манифеста вселенской скорби когда-нибудь обратить взор к комедийному жанру?

Авторша антиутопического социального и политического триллера сочиняла его, заседая в Палате лордов. Присутствуя в самой гуще событий и дебатов насчет английской государственности и ситуации по всяческим пунктам, мадам утратила и светлые иллюзии, и романтический взгляд на вещи, и женскую сентиментальность. Сейчас красотке перевалило за восемьдесят, но ее инсинуации, не лишенные стройной логики, навели Куарона на ту самую "злобу дня", где экстремизм, исламисты, "Аллах Акбар", либералы и революционеры, в галерее – Давид, за окном – парящая дирижаблем надувная свинья.

То есть, ни в искусстве ничего нового, ни в музыке, текущей за кадром, никаких значительных усовершенствований, на работе та же рутина, в кармане – фляга с алкогольной бурдой. Апокалипсис наступает не вдруг и сразу, а постепенно, в течение восемнадцати лет, подтачивает разностные структуры, десоциализирует, разлагает, девальвирует ценности, плюет с высокой колокольни на главную ценность – человеческую жизнь. Далее следует тоталитарный строй, лагеря, беженцы, гетто, территории за колючей проволокой, грязь и разруха – та самая, которая прежде всего в головах.

В результате глобального расчеловечивания наступает кризис мирового масштаба. Люди забывают про бога, бог про людей, и вирус бесплодия это кара и следствие человечьих злоупотреблений на местах. Богу надоело смотреть однообразное кино, как и Куарону. Он прекрасно осознает, что в любом мейнстриме может найтись простор для артхауса, и слияние пройдет безболезненно, если действовать грамотно и умело, без шума и пыли. Шум и пыль у режиссера на фонах и в стаффаже, а герои проходят мимо, как репортеры по обстоятельствам, фиксируя реалии их почти библейского бегства на некую землю обетованную, которой может и не оказаться в новой интерпретации.

Но уныние – грех. А декадентство и упадничество греховного куароновского гения подносит зрителю весь ужас нынешних проблем на блюдечке с голубой каемочкой – неаппетитно, но вдумчиво и въедливо по детализации. Черт с ними, с грязными носками на первом плане. Куарон с начала и до конца вопрошает "куда идем, до чего докатимся?", как задавала себе тот же вопрос, но много раньше, миссис из английского истеблишмента.

Где уж упрекать и того и другую в сознательности и чрезмерном воображении, когда впору содрогнуться от всамделишности репортажа из недалекого несветлого будущего, которое рисует Куарон, как рисовал бы дальтоник: никаких живых красок, никакой цветастой колористики – все цвета остались в равнодушной природе и в саду старого хиппи в исполнении Майкла Кейна. (Доживи Леннон до сегодняшнего, он бы выглядел приблизительно вот так: травка, жена и рок-н-ролл. Доживи Иосиф до будущего – выглядел бы, как Клайв Оуэн).

У Куарона по стилю и по драматургии дезинтеграция проходит все нужные оттенки и нюансы, апокалипсис выстраивается на противопоставлениях и на приметах светопреставления политических и соц-общественных институтов. Гомо сапиенс как вымирающий вид. В пустых школах – олени. Куры бегают по разрушенному крылечку. Трупы на улицах. Полиция кричит голосом зарвавшегося закона. Расстрелы неблагонадежных элементов. Остовы автобусов. Расхлябанные проселочные дороги. Военное положение. Аграрные коммуны сопротивленцев. Свой Христос, своя Дева Мария и свои Иуды.

Как апофеоз сюжета – прекращение военных действий и тишина, в которой плачет ребенок. Как отсутствие надежд на спасение – возобновление массового истребления. Потому и Ноев ковчег в стелющемся тумане Куарон оставляет на произвол судьбы: может ли что-то измениться, если непорочного зачатия не состоялось, и еще одно рождение – случайность, ошибка природы? Детский плач – плач по регрессу человечества, а не свидетельство побеждающей силы жизни: жизнь осталась только в бессловесных тварях – курах, котятах, коровах, оленях, собачках (которых показывают ох не случайно). А люди не поняли, не оценили – и поплатились за невменяемость. Совершенно верно и то, что мир с рождением нового человека изменяется, но как изменяется – еще вопрос.

Севший в машине беглецов аккумулятор – это севший аккумулятор гуманизма и веры в "завтра лучше, чем вчера". Пессимизм куароновского духа настолько убедителен и демонстративен, что после просмотра впору завернуться в простыню и медленно ползти на кладбище, чтобы не доживать до подобной трансляции в прямом эфире. Размах густо-чернушного деструктива неприятно поражает мысль и эмоцию – но кто обещал, что киноиндустрия всегда и непременно будет только развлекать?

Никаких сугубо динамичных действий, никакой экспрессии, вместо них – угнетающий пессимизм и беспомощность (сродни уэллсовской "Войне миров"), где сами земляне всё обгадили, исковеркали и развалили. Пошагово дошагали до той крайней степени, когда шагать уже некуда. Какие дети могут быть в результате констатации всех фактов? А если и могут – так только у афроамериканки, существующей в беспамятстве, честно говоря. Ведь уже нынешнее счастье в "доме и машине", как озвучено дедушкой Кейном из завтрашнего хаоса будущего. Кто не согласен – того пристрелить, чтоб не мучался.

Оформленная правда – отнюдь не то, что хочется видеть. И коль скоро Куарон и срывается в откровенную плакатную агитацию, так обязательно с провокацией на честное переживание за них, и за себя. Не дай Боже, он провидец.

Без узурпирования права на истину в последней инстанции.

(с) kinopoisk.ru