Имя Натальи Денисовой вряд ли известно широкому кругу. Но именно она, главный художник Харьковского государственного академического театра кукол им. В. Афанасьева, уже второй год подряд занимает первое место в номинации “Театральный костюм” на Международном фестивале моды и театрального костюма имени Варвары Каринской. В этом году награда – за костюмы к спектаклю “Декамерон”.
– Наталья, Ваше впечатление от фестиваля?
– Сама идея очень классная. Я не знаю других таких мероприятий. Фестиваль организован как дань памяти Варваре Каринской – выдающейся харьковчанке, художнице театрального костюма. Она прославилась за рубежом: в Англии, Франции, США – костюмами для балета, театра, кино; была удостоена премии “Оскар” за костюмы к кинофильму “Жанна д’Арк” (1948), но оказалась незаслуженно забытой на родине. Насколько получилось реализовать идею фестиваля театральной моды – “бабушка надвое сказала”.
Театральных коллекций было катастрофически мало, хотя потенциал есть: у нас ведь невероятное количество театров. Но никто почему-то не решился участвовать, из театральных художников в этом году мы были одни. Театральный костюм – очень емкий, образный. В хороших театрах, как правило, работают хорошие художники с крепкой базой. В создании костюмов к спектаклю есть все, что отвечает понятию коллекции: и общая цветовая гамма, и общая линия, и драматургия костюма. Но пока что фестиваль Каринской в начале пути.
Я тоже сомневалась, идти в этом году или нет. Не потому что фестиваль плохой, но потому что он далек от моей профессиональной деятельности. Пока можно сказать, что мероприятие состоялось как модный показ: были представлены и прет-а-порте, и арт-дизайн. К сожалению, не откликнулись известные дизайнеры – видимо, потому, что фестиваль совсем “молодой”. Но интересные коллекции были, хотя лучшие прошли в качестве “культурной программы”, поэтому остались без номинаций.
Мое мнение: фестиваль Каринской может претендовать на достойное место в мире моды, но нужно привлекать действительно театральных художников, и не только харьковских. Нужно “копать” по всей Украине, сразу после окончания фестиваля думать о следующем.
– Насколько уместно в целом такое понятие, как театральная мода?
– Мне задавали этот вопрос еще на первом фестивале. Я тогда сказала, что театральную моду я не понимаю и считаю, что как таковой ее нет. Но теперь думаю, что была не совсем права: театр живет в том же культурном пространстве, что и мода, и общие тенденции влияют на него так же.
Мода в театре есть, но движется она по несколько иным законам. Сейчас упрощенный театральный костюм уходит в прошлое, а лет 10–15 назад во всём был минимализм – может, потому что нищими были? Похоже, сохраняется общая тенденция: устали от помпезности – перешли к минимализму. Театр тоже подвержен общим законам, но внутреннее наполнение куда сложнее. Театральный костюм очень глубок, и важна его актуальность: ведь в театр ходят люди, которые живут здесь и сейчас. Важно, на что человек настроен: если выпасть из контекста, тяжелее будет достучаться до зрителя.
– Сколько “живут” костюмы к спектаклю? Если спектакль существует несколько лет – 10, 20, 30 – с какой регулярностью обновляются костюмы? Или просто реставрируются те, что были?
– Происходит лучшая проверка на прочность – временем. Насколько художник “попал”. Если он сработал честно – и линия есть, и драматургия выдержана, и точное попадание в атмосферу спектакля. Тогда менять костюмы не придется. Если нет, если кто-то “стратил”... Так у нас с “Декамероном” получилось. Правда, там дело не столько в художнике, сколько в финансовой ситуации театра. Да, получились неплохие костюмы, но они свое отжили. Сейчас зрителю уже не интересны потертости – ему нужны фейерверки, ночные клубы, где всё в перьях и блеске, хочется почувствовать себя где-то в “Мулен Руж”...
Нужно привлекать яркостью. Поэтому недавно мне пришлось полностью поменять костюмы актеров, вплоть до стилистики. Кроме того, изменилась сама постановка. Задачи, которые ставились предыдущему художнику, были выполнены полностью: игра в Венецианский карнавал и больше ничего. Никто не претендовал на то, что костюмы будут из Венеции. Сейчас и мы на это не претендуем, но некоторую пышность придали насколько смогли: поиграли с формами, с материалом... Хотя не могу сказать, что я сама очень довольна тем, что получилось.
– Интересен и другой аспект. Одно дело – просто театральный костюм, и совсем другое – костюм театра кукол, особенно такого театра, как ваш, где на сцене люди и куклы – вместе. Ведь подобное соседство накладывает свой отпечаток и на костюмы для людей-актеров. Это как-то оценивалось на фестивале?
– Не думаю. Но Вы правильно заметили: в театре кукол костюм более ёмок. Есть очень важные моменты: к примеру, когда человек работает с куклой, очень важно, чтобы кукла не “села” человеку на костюм. То есть он служит ширмой для куклы. По идее, человек должен пропасть, а кукла – зазвучать. В то же время одежда должна стать местом действия для этого персонажа, для куклы. Когда кукла уходит – происходит разделение, и актер начинает работать самостоятельно. Это уже совсем другое дело. Театру кукол по силам соединять такие вещи.
В “Декамероне” кукла отделена от актера. Куклы – отдельно, люди – отдельно. И костюм должен был человека “окуклить”, ведь поступки-то он совершал очень сомнительные. По идее этого спектакля, кукла – совсем иное создание, чем человек. Я бы, честно говоря, даже переделала кукол, ярче бы показала этот разрыв: куклу нужно подать более одухотворенной. Театр ведь ставит какие задачи? Что-то мы кодируем, а что-то расшифровываем, что-то мы должны ярче раскрыть, чтобы зритель увидел всё абсолютно точно, чтобы не возникало двойного прочтения. Какие-то важные вещи нужно предельно развести в разные стороны – до упора. Чтобы ничего не упустить. В “Декамероне” мы при помощи костюмов из людей сделали кукол, а кукол, наоборот, показали гораздо более духовными. Не знаю, насколько правомерно так относиться к кукле и к человеку, но тут решает режиссер, определяющий замысел спектакля.
В другом театре я бы не смогла работать – в театре кукол задачи ставятся более сложные. Мы ориентируемся на очень хорошего зрителя. И для меня очень важно, чтобы пришел этот очень хороший зритель, чтобы возникло общение с ним через то, что я ему предлагаю посмотреть. Я часто хожу на спектакли и смотрю, как зрители воспринимают происходящее. Для меня важно – чувствую я зал или нет. Зал бывает разный, но даже в самом плохом зале вдруг видишь, как что-то произошло на сцене и целая группа зрителей вдруг – бах! – начинает смотреть. Значит, ура!
Зрителя стало всё тяжелее завлечь – культура, что идет по ТВ, очень яркая, “разжеванная”, потребительская. И заставить неискушенного зрителя вдруг начать думать какими-то сложными театральными категориями нельзя. А нам нужно думать именно так: если персонаж должен скакать по полю, то мы не можем организовать на сцене натуральное поле, приходится создавать другой образ.
– Возможности Вашего театра сродни современному кино с его компьютерной графикой – здесь, благодаря сочетанию людей и кукол, достигается поразительный художественный эффект. Как связаны в одном образе, одном спектакле, человек и кукла? Как это совмещается в работе с костюмами, с куклами?
– Кукла – она вообще мистическая, разная, сложная. Это знаковая вещь. Знак – как притча, где вся информация сконцентрирована до стояния звезды. Так и кукла – в ней нет суеты, мельтешения, ничего лишнего – очень серьезный отбор в работе над образом. И очень важно, чтобы все этапы работы над куклой проходили с людьми заинтересованными, чтобы между режиссером и художником было полное взаимопонимание. В этом плане у нас очень сильный театр: и актеры, и художники, и режиссеры у нас хорошие. А когда собирается хорошая команда, начинает работать закон притчи, закон знака. Это сразу видно по спектаклям.
– В чём разница между человеком и куклой при создании образа? Как это отражается в костюме?
– Можно разложить образ так, что кукла будет одной его частью, а человек – другой. В разных спектаклях это происходит по-разному, но никогда кукла и человек не копируют друг друга. К примеру, в “Мастере и Маргарите” мы делали куклу Маргариты для полета на метле – чтобы показать изменение образа. Показать, что Маргарита перестала быть человеком в полной мере. В этом спектакле люди – это проявления персонажей в их полной многогранности, а куклами они представлены, когда принимают правила некой игры этого мира.
А вообще говоря, в каждом спектакле это происходит по-разному. Иногда кукла появляется для того, чтобы показать низменность человека. Кукла, которой можно управлять – бездуховная, немощная, только ручками и может размахивать. В другой драматургии, как в “Декамероне”, в куклах показана духовность в высшем своем проявлении. В спектакле “Моя прекрасная леди” видим рост персонажа Элизы от самой примитивной до самой сложной куклы (механизм всё время усложняется). И момент обрыва всех пут – это скачок, когда можно стать полноценным человеком. Произойдет это или нет – другой вопрос. Но такой прием мне симпатичен. И вот когда Элиза уходит со сцены, все в недоумении: это же самая настоящая стерва! Зрители-мужчины ее просто ненавидят… Но есть один показательный момент: уходя, она тащит с собой в корзине все свои ипостаси, все куклы, которыми она была. Это говорит о том, что можно дать человеку образование, обучить хорошим манерам, но без духовности она останется той же куклой, что и была.
Очень интересно, когда уже наработано какое-то отношение к взаимодействию куклы и человека, вдруг – бах! – возникает новый поворот, новое прочтение: оказывается, можно и так!
– Костюмы к определенному спектаклю существуют не сами по себе, а в контексте определенных декораций, в связке с сюжетом… На фестивале декораций нет. Удалось ли донести до зрителя образ?
– Очень важно отрежиссировать показ. За пять минут сыграть спектакль “Декамерон” очень сложно. Когда демонстрируются обычные модели одежды, они легче воспринимаются зрителем, т. к. созданы для обыденной жизни. Театральный костюм – иное дело, это тяжеловато для неподготовленного зрителя, приходится настраиваться на определенные правила игры. Нужно время, чтобы прочитать персонаж, а на это отведено всего пять минут. В театре зритель находится в ином положении: там не только декорации, но и время, свет. Тут этого нет. Для художника это всё – настоящая проверка: насколько успешно костюм сработает вне спектакля. Если бы в фестивале были еще театральные показы (кроме нас), возможно, было бы легче.
У меня были опасения по поводу “Декамерона”, потому что многие костюмы вне спектакля выглядят откровенно скабрезными. И если бы они были одеты на девочек-моделей, то, скорей всего, так бы и смотрелись. Но поскольку показ отыгрывался актерами, этого удалось избежать.
– Ваш театр – единственный театр кукол, принимавший участие в фестивале. Планируете ли участвовать в дальнейшем? И возможно ли выйти на подиум не только с людьми, но и с куклами?
– Будем ли еще участвовать – не знаю. Есть что показать. Но мне неловко напрягать актеров, которые демонстрируют мои костюмы – я же не плачу им за показ. А их участие в моем показе принципиально – они должны “отработать” свой костюм. Костюм театральный – особенный, это персонаж, который нужно донести до публики за те несколько минут, что отведены на показ. Так что я очень благодарна своим актерам, которые работают на чистом энтузиазме.
Интересно было бы выйти с куклами, если б мы могли предложить какие-то “отпадные” модели, если бы кукла была одета очень достойно. У нас есть такие куклы, но, думаю, их пока не хватит на целую коллекцию.
Беседовала Алла Мутелика