Любовь и ненависть к Пелевину

Наверное, так уж сложилась судьба русской литературы, что даже талантливому автору трудно сделать себе имя, не найдя предварительно ниши для какой-нибудь, пусть самой малой диссиды. История повторяется и повторяется. Своего Достоевского лучше на всякий случай «недолюбливать», зато его через сто с лишним лет полюбят режиссеры второсортных американских блокбастеров, выложив инкрустированный золотом томик «Преступления и наказания» на тиковый стол утонченного мафиози. Бердяева, любившего Россию, тоже – возненавидят здесь и возлюбят «там». Потом, правда, потрясутся и здесь. Бунина, любившего Россию, наверное, еще глубже, полюбят и свои, и парижане, но всё равно останется налет грусти от того, что лучшая частица истинной «русскости» так часто оказывается за пределами своих врожденных географических границ...

Солженицына вообще толком недолюбят ни здесь, ни там – уж слишком все искушены окажутся, да пресыщены, всем этим великим русским трагизмом. Еще меньше повезет поколению пост-шестидесятников, с легкой руки Виктора Олеговича Пелевина названному «дженерэйшном пи». Ну на чём реально, чисто и кАнкретно сделать себе имя современному русскому писателю, когда все уже всё поняли – американцы поняли что «Лео» Толстой велик ещё по лекциям Владимира Набокова, французы Бунина любили еще при жизни, а, например, Горький ни в чьей любви вроде бы и не нуждался, он просто коллекционировал бриллианты, благо, гонорары позволяли. Пока его не застрелили по приказу героев анекдота про «попытку-не пытку»...

...Виктору Олеговичу Пелевину повезло – он успел начать делать себе славу даже без особого диссидентства – просто подлив масла в огонь, сжиравший в конце 1980-х агонизировавшую уже советскую империю. В ГУЛАГ уже давным-давно не сажали, при этом клеймить проклятый «совок» еще не считалось банальностью. Особенно если клеймишь гениально и свежо, как это и делал Пелевин. Талантливая злость, с которой написаны «Омон Ра», «Девятый сон Веры Павловны», «Вести из Непала», «День Бульдозериста», и т.д., – конечно, искренни, мы это под сомнение не ставим. И всё же надо признать: сейчас было бы уже поздно, сейчас давно уже нет смысла проклинать или воспевать коммунистическую идею – кому теперь всё это нужно? Сейчас можно проклинать или воспевать всё что угодно, критики и искушенные постмодернизмом читатели всё равно скажут, что вы не пишете, а «пиарите имиджмейкинг своего позиционирования», в лучшем случае. Ну а тогда, в преддверии расщепления Третьего Рима на ряд дистанционных колоний заокеанского Нео-Вавилона, можно было еще поразвлечься «продвинутым» пафосом вбивания гвоздей в гроб своей, пусть такой отсталой и страшной, Родины.

Первая большая известность пришла к Пелевину после публикации сборника рассказов «Синий фонарь» (1992), за которую Виктор Олегович получил Малую Букеровскую премию. Без лишних сантиментов скажем, что за одну только философию о Чёрном Зайце, бьющем в свой барабан, можно было дать не только малую, но и большую «букеровку». Но – это дело прошлое, не будем портить себе нервы.

Слава Пелевина значительно усугубилась после выхода в свет продвинутой (хотя и несколько запоздалой) «антисоветчины» под названием «Омон Ра» (1993), где, на наш скромный взгляд, автор отразил не столько ужас советской системы, сколько ряд перинатальных страхов, переживаемых младенцами непосредственно перед рождением, когда они проходят по родовому каналу матери. Тем не менее, даже уровнем «словесности» произведение явно выделялось на фоне всеобщего упадка фантомов бывшей культуры (ибо самой культуры на тот момент уже не существовало – не успевшие сбежать в Америку экс-советские профессора торговали на рынках китайскими кедами, если кто-то забыл), и было отмечено премией с сюрреалистическим названием «Бронзовая улитка».

Помимо несомненного и большого таланта, москвич Пелевин, даже родившийся неподалеку от Литинститута, где впоследствии и отучится, всегда имел также очень тонкое чувство времени и обладал хорошей интуицией по поводу читательских запросов. Например сейчас, когда в России происходит усиление позиций Православной церкви, Пелевин понимает, что появляются и те, кого откровенно «харит» от всего этого «слащавого» славянизма, поэтому Виктор Олегович опять остается на гребне волны, со своей анти-проповедью этакого нигилистического монетаризма. Правда, ему приходится опускаться до шуток вроде «Пацан Сказал – Пацан Ответил (ПСПО)» (надпись на табличке над крестом с Распятием, вместо «Иисус Назореянин Царь Иудейский», зековская татуировка). Или постоянно заставлять одну из героинь своего романа «Священная книга оборотня» называть Спасителя «Спасателем» – вот так легко, по-постмодерновски, ставя Христа в один ряд с какими-нибудь развеселыми «спасательницами Малибу». А прежде Виктор Олегович в подобном богоборчестве не нуждался – ему достаточно было обратиться в своем творчестве к «старому доброму» буддизму, и дело самораскрутки бывало сделано.

Восток – дело не только тонкое, но еще и очень обширное. Пелевин, видимо, знал, что, сколько ни эксплуатируй буддийскую тематику, она все равно неисчерпаема, как сама Нирвана, существующая (если кто подзабыл, давно не читавши Пелевина) только в сознании Будды, являющемся к тому же абсолютно пустым. И несотворённым. А если кому-то метафоры с глиняным пулеметом и Условной Рекой Абсолютной Любви (УРАЛ) из «Чапаева и Пустоты» покажутся слишком прямолинейными и поверхностными, Виктор Пелевин, дабы удержаться в топ-рейтинге «культовости», призовет на помощь другие субкультурные дискурсы, реанимирует Карлоса Кастанеду, переосмыслит самурайский кодекс «Хагакуре», в крайнем случае – просто опишет свой опыт работы в рекламе и в сфере политтехнологий. В общем, типичная писательская судьба – творчески преломлять свой богатый жизненный опыт, унавоживая всё это дело не менее богатой фантазией. 

Прекрасно творчество Пелевина, при этом вкусное какое-то, на рахат-лукум похожее... Невозможно оторваться от «Затворника и Шестипалого» (1990 премия «Золотой Шар»), а главное, после прочтения очень хочется стать предельно свободным и перестать уважать «социум», как и эзотерические курочки в этом рассказе. При этом очень хочется забыть, что, например, идея эта немножко украдена у «Полета над гнездом кукушки» (там кукушки, здесь куры...), где некий индеец разбивает в финале тумбой окно сумасшедшего дома и сбегает из него в мир, т.е. в другой сумасшедший дом... Нет никаких сил оторваться от изящных пассажей «Чапаева и Пустоты», особенно если вы, кроме всего прочего, неравнодушны к русской поэзии и кокаину (в последнем случае, не забудьте перечитать и остальные вещи Пелевина, в т.ч. «Хрустальный Мир»).

Нельзя без чувства глубокой солидарности читать «Generation П»,  особенно если вы хоть пару раз в жизни видели по ТВ рекламу, и посетили хотя бы одни политические выборы. А если вы хотя бы раз завидовали владельцу «Мерседеса – 600», эта книга – точно для вас. Роман еще тем интересен, что в очередной раз демонстрирует бесперспективность какой бы то ни было идеологии: в самом начале повествования главный герой (отчасти автобиографический персонаж), известный теперь даже сельским бабушкам криэйтор Вавилен Татарский, размышляет, глядя на Москву начала 1990-х: «А стоило ли менять Империю Зла на банановую республику зла?». Короче, иногда возникает чувство: с чем боролись герои русского писателя Пелевина, на то и напоролся сам автор... Но всё равно – роман этот так же наркотически-притягателен, как и почти все другие вещи Пелевина.

То же самое и дальше – что ни роман, то конфетка. И хочется иногда сказать: «да сколько можно!», сколько можно преломлять поп-культурные феномены в причудливых зеркалах полурелигий и полуфилософий, но – на то он и «культовый писатель», что умеет заставить читать себя даже сквозь негодование, презрение и чувство приторности...

О Пелевине хочется говорить сутками, даже если уже ненавидишь его, по каким-то причинам.  Например, за откровенный гламур «Священной книги оборотня», где автор, показав читателю в очередной раз, что он знает английский язык, знает, что такое кокаин, дорогие отели, сверхдорогие проститутки, даже знает какой салон у автомобиля «Майбах», и т.д., завершает всё это дело беспомощным рассуждением о какой-то «настоящей любви», не похожей ни на обычную любовь между людьми (которую героиня Пелевина называет «инстинктом продолжения рода»), ни на любовь духовную – эту лирические герои романа вообще наперебой называют чем-то вроде выдумок глупого «попика». (Вообще, слово «попик» - одно из наиболее частоповторяемых в романе. Вот так, любимое словцо ненавидимых Пелевиным большевиков всплыло в лексиконе самого писателя – как тесен мир слов, право же!). В качестве альтернативы «попсового» христианского спасения (о котором с узколобым провинциализмом задумывается ФСБ-шник и оборотень в погонах Александр Серый и которое главная героиня насмешливо называет «смещением точки сборки в область стяжания Святого Духа), предлагается крайне эзотерическое упражнение по опусканию энергии в хвост (если он у вас есть).  Одним словом, кроме фантасмагорической лисы по имени А Хули (персонифицированная истории человечества, причем в Библейском варианте, если мы правильно поняли мысль Пелевина) о любви судить уже никто не может. Что ж, остается только немного пожалеть, что «человечество» Пелевина так убого чувствует эту самую многострадальную любовь...  Впрочем, отдадим должное "улётному" юмору, патриотическим настроениям и антиглобалистской сатире, нашедшим отражение в этом романе. В самом деле, за отрывок о молитве нефтеносной "корове" Пелевину можно простить почти всё - даже его оскорбительную успешность, не вписывающую в милый сердцу, депрессивный русский гештальт...

Дабы фаны Пелевина не обиделись на эту заметку (сам-то г-н Пелевин обидеться не может, поскольку, надеюсь, является просветленным и понимает, что пустоты в просветах между буквами этой заметки гораздо больше, чем пепельной черноты самих чернил), мы можем сказать, что являемся поклонниками таланта Виктора Олеговича с первых минут появления его произведений на полках книжных магазинов. И прочитали его «всего», от корки до корки. И благодарны за веселые и полезные минуты и часы, проведенные в обществе его книг. А также за тот титанический объем рефлексии, который Пелевин проделал в отношении всего этого феноменологического каскада, обрушивающегося на голову обывателя, и иногда именуемого «современной культурой», или тем, во что последняя недотрансформировалась... Другое дело, что мы имеем право восхищаться «культовым» писателем выборочно, а не буйно. Ибо – о культах не спорят...

Владимир Мащенко

Підписуйся на наш Facebook і будь в курсі всіх найцікавіших та актуальних новин!