Штирлиц твоих грёз

Этот человек мог всё: понять, что явка провалена, увидев на тротуаре 99 утюгов, выставленных в шахматном порядке; кричать “Хайль Гитлер!” в лицо Мюллеру, хотя последний уже неоднократно просил: “полно Вам юродствовать, Исаев!”; вытаскивать из сейфа “записку” всё того же Мюллера, хотя тот при этом обычно упирался и кричал от боли; дергать по любому поводу румынскую разведчицу Занавеску и вставать с ее коллеги Позаранку; выдавливать из себя скупую мужскую слезу, узнав, что после семилетней разлуки с женой у него на родине родился сын, и так далее.

Людям нравится верить в сказки и мечты. Даже если это сказка про гестапо и СС. А канун Рождества — самое время для сказок, гаданий, несбыточных мечтаний и прочей "тоске по трансцендентному", как любил выражаться философ Николай Бердяев… Поэтому сегодня мы поговорим не только о реальных прототипах Штирлица, судьба которых сложилась довольно мрачно, а ещё и просто вспомним что-нибудь светлое и доброе, что так или иначе связано с именем хладнокровного и запредельно сообразительного разведчика.

Наверное, многому суждено кануть в неумолимую Лету: пройдет время, и люди забудут имя создателя костюмов Кензо, забудут запах одеколона Gucci, мужчины забудут фасон мужских “стрингов”, а женщины не смогут вспомнить, зачем угрохивали многолетние зарплаты на покупку дамской модели "Пежо", в которой можно слушать “мелодию мобильного в сердце её, йо, йо”… Но есть истинные ценности, как говорили то ли создатели рекламы бытовой техники Zanussi, то ли промоутеры российской водки “Дуэль”. Одна из таких ценностей — экранизированная ретро-фантазия на тему инфернальных коридоров рейхсканцелярий и штаб-квартир контрразведок, выполненная с использованием томных и филигранных художественных приемов, характерных скорее для русского модерна, чем для критического сюрреализма традиционного советского кино. Режиссер Татьяна Лиозонова даже название своей картине дала такое эфемерно-невесомое, совсем не отражающее ужасов Второй Мировой, а скорее похожее на название дамского поэтического сборника: “Семнадцать мгновений весны”.

Сам Штирлиц красив, умен, точен в действиях, каждый его жест проникнут органичным аристократизмом… Черные тона эсэсовской униформы, ее высококачественный дизайн хорошо сочетаются с прохладно-строгими чертами арийского лица. Покрой плаща приближается к модным стандартам джазовой эпохи, нашедшей мимолетное отражение в кадрах, посвященных кафе “Элефант”, а капризно выгнутая передней частью кверху фуражка как бы роднит вкусы штандартенфюрера СС с пристрастиями лучших представителей современной гей-культуры. Например, с общей эстетикой творчества такого культового музыкального явления, как “Army of Lovers”. И здесь, и там — армия. И здесь, и там — своеобразно понятая мужская идентичность. И там, и здесь — любовь к изделиям из металла и черной кожи…

Но это лишь внешняя семантика образа. Мифологема Штирлица гораздо более глобальна, чем многим кажется. “Семнадцать мгновений весны” — первая картина о Великой Отечественной войне, очеловечившая «образ врага» и как бы немного залечившая историческую травму Германско-Советского конфликта. Кошмар крупнейшей в мировой истории бойни умело отодвинут на задний план, уступая место утончённым играм интеллектуалов и эстетов, гениев зла. И гениев добра. Самые скучные кадры в картине показывают обезличенного Сталина и роботоподобных советских дипломатов. Самые интересные — беседы Штирлица с начальником контрразведки Шелленбергом (гениально мурлыкающем о мировой политике голоском кота Матроскина). А разве можно забыть историческую фразу Мюллера, невзначай брошенную в спину Штирлицу:

- А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться…"

Кажется, одной этой фразы хватило бы, чтобы картина имела успех. И Штирлиц остался — сначала в кабинете Мюллера, а после — в сердцах многих и многих из нас. Мы знаем, что так не бывает: нельзя до бесконечности звонить по правительственной связи в бункер Гитлера, создавая провокации планетарного масштаба, и при этом всегда оставаться безнаказанным. Нельзя всю жизнь находиться в разлуке с супругой и при этом продолжать ее любить, и даже раз в десять лет устраивать себе душераздирающие сцены немых встреч с ней, всё в том же кафе “Элефант”. Нельзя сделать всего себя одной большой "привычкой, выработанной годами"… Но верить в сказку всё-таки хочется. Потому что правда о Штирлице: а) мрачна; б) не доказана и недоказуема; в) отсутствует.

И всё же. В числе основных прототипов Исаева называют штурмбаннфюрера СС Лемана, коренного немца, кадрового контрразведчика с 1918 года. Он сотрудничал с чекистами с середины двадцатых годов. До 1942 года Леман работал в контрразведывательном подразделении гестапо, но был разоблачен и казнен. Леман, в отличие от Штирлица, работал не из любви к родине, а за деньги. Другим вероятным прототипом сразу же после выхода на экран “Семнадцати мгновений весны” называли Рихарда Зорге — разведчика-невозвращенца, который, будучи отозван из Японии, на свой страх и риск оставался там (его жена была репрессирована и расстреляна, и он это знал). По одной из версий, подмоченная репутация Зорге помешала Сталину прислушаться к его информации о дате начала войны. Зорге был разоблачен в 1941-м и повешен в 1944 году (веселые были времена, ничего не скажешь). На самом деле Зорге прославился не столько тем, что указал точную дату начала войны (есть мнение, что Сталин ее и без Зорге всегда знал), а тем, что смог организовать конфликт между Японией и США. Именно Зорге, спутав карты мировой дипломатии, стал виновником такого красочного шоу, каким стал для американцев Перл-Харбор. В каком-то смысле, он же виноват в ядерных атаках-реваншах американцев на Хиросиму и Нагасаки. В общем, карма у парня тяжелая.

В числе основных прототипов упоминают также некоего еврея Исая Исаевича Борового, который провел в Германии все детство и отлично знал язык. Боровой благополучно вернулся в Россию, успел выступить свидетелем по делу Берии, но в 1954 году внезапно получил инфаркт и умер прямо на улице. Боровой был кадровым офицером ГРУ, предельно законспирированной фигурой, но один из его друзей уцелел и рассказал о нем писателю Юлиану Семенову на охоте (Юлиан Семенов любил охоту).

И так далее. Как видите, в реальности расстрел сменялся повешением, и никакого новогоднего настроения. То ли дело сказка про “Семнадцать мгновений…”: можно потягивать коньяк с простаком Холтоффом, можно написать очередное письмишко на тему “Алекс — Юстасу”, можно прокатиться на своем черном мерседесе по хорошим немецким дорогам в кинотеатр. После ненадолго уснуть прямо за рулем, зная, что через двадцать минут проснёшься…

…Если наши читатели думают, будто сегодня феномен Штирлица утрачивает свою актуальность, можно обратиться к материалам, посвященным образу великого разведчика. Их обилие свидетельствует о неувядающем интересе к таинственной фигуре супершпиона, перед которым меркнет даже Джеймс Бонд, этот будуарный плейбой, не способный не только организовать Перл-Харбор, но даже боящийся помыслить о чем-нибудь подобном.

Живет образ Штирлица и в анекдотах, переживающих непрерывное состояние апгрейда с поправкой на современность. Короткий пример:

Мюллер: "Штирлиц, закройте окно. Дует."
Штирлиц: "Do it yourself, motherfucker!"

Со дня на день ожидаем анекдота, начинающегося со слов “Wassup”, которые антиглобалист Штирлиц с улыбкой крикнет своему другу, темнокожему растаману Мюллеру…

Владимир Мащенко