Cоратница великого Сержа Гейнсбура

Дебютировавшая когда-то у Антониони, Биркин продолжает сниматься, выпустила более 15 альбомов и дала имя самой дорогой сумке в мире, но более всего известна как муза и соратница великого французского сочинителя Сержа Гейнсбура.

Есть такая знаменитая легенда, что Гейнсбур перед смертью якобы анонимно посещал Одессу.

Джейн Биркин: Ну нет, невозможно. Ближе всего к России Серж был, когда мы ездили на какие-то съемки в Югославию, в Дубровник. И он из-за этого заметно волновался, творил всякие глупости (в местном баре Гейнсбур прилюдно сжег югославскую банкноту и едва избежал депортации. - "Известия"). Знаете, в Серже было очень много славянского, он сам это часто повторял. Он был жутким романтиком, любил широкие жесты, был невероятно сентиментальным... Но и еврейского в нем тоже было очень много. Мне кажется, что в альбоме "Arabesque" я в какой-то степени попыталась отразить это парадоксальное сочетание. Английская певица с арабскими музыкантами поет по-французски - это очень в духе Гейнсбура. Да, а еще мы однажды летели из Токио транзитом через Москву, так что он был в вашем аэропорту. И его просто трясло от волнения: выскочил, купил бутерброд с салями и жутко напугал продавщицу.

Вы всю жизнь поете практически только песни Гейнсбура. Это потому, что никакие другие с ними сравниться просто не могут?

Биркин: Понимаете, он ведь... Ну, он подарил мне самую первую песню - это была "Je T'aime... Moi Non Plus". И потом сочинял и сочинял для меня, у меня даже мысли не возникало о чужих вещах. Правда, когда мы разошлись, я подумала, что он мне больше ничего не напишет. Но он сочинил мне альбом "Baby Alone In Babylon", и на нем была одна из самых печальных песен, которую я когда-либо слышала, "Fuir Le Bonheur". Там поется о том, что надо бежать от счастья, пока оно не кончилось. Я сперва не поняла, о чем там речь - вы ведь знаете, у Гейнсбура был очень изысканный французский - а когда разобрала, начала плакать. Потому что вдруг поняла, что он мне доверил пропеть что-то очень для него важное: как будто с моей помощью высказалась самая хрупкая, недоверчивая, женская часть Гейнсбура. И он начал плакать тоже.

Биркин: Еще позже, незадолго до смерти, Гейнсбур написал мне песню "Amours Des Feintes"; тут игра слов - можно прочесть как "любовь к притворству" или как "мертвая любовь". Как будто он уже тогда обо всем догадывался, не знаю. Серж лежал в больнице, и прямо там нарисовал мне обложку к последнему альбому, мое лицо, просто росчерк, и, Господи, это было так... (прерывается). Он мог ни с того ни с сего подарить мне брильянт; мог купить "Роллс-ройс", а потом использовать его как пепельницу, потому что у него не было водительских прав; мог завалить комнату цветами, если был в чем-то виноват, а мог сидеть на подоконнике и рыдать... Ну и вот как? Как я могла петь кого-то еще?

Когда Серж умер, я думала, что на этом все закончится. Но потом разные люди сочинили для меня альбом, конечно, в основном из любви к Гейнсбуру. Видите, вся моя жизнь связана с Сержем, никуда от этого не деться. Нет, у меня есть еще кое-какие планы, я думаю записать англоязычный альбом с Бет Гиббонс и, может, Томом Уэйтсом. Но, конечно, я буду петь песни Гейнсбура до самой смерти, и это как-то правильно. В Австралии, Израиле, на Украине... Серж был бы так горд! Наконец-то о его величии узнал весь мир. С Францией все понятно: там он уже давно француз номер один, нет никаких сомнений. Ну, может быть, после Колюша, был такой комик. Все поняли, что это был поэт уровня Апполинера. Англии вот понадобилось тридцать лет, чтобы это осознать, но все-таки его "Melody Nelson" недавно назвали в числе 20 главных песен столетия. И если я хоть немного, хоть чуть-чуть в этом помогла, то мне большего и не надо.